Ладога, Ладога... - [14]

Уже виден был восточный берег и кресты Кобонской церкви, как вдруг мотор чихнул и заглох. Полуторка проехала несколько метров и остановилась.

— Черт, что такое?

Выскочили из кабины. В гимнастерках на ветру их обожгло морозом. Едущие вместе с ними две другие машины были далеко впереди.

Петя поднял капот.

— Что у тебя за машина! — в сердцах сказал Чумаков. — Свечи… Контакта нет! Отвертку! — приказал Пете и оглянулся на молчавший кузов. — Сейчас, дети, поедем!

Там едва слышно пошевелились.

Петя подал отвертку. Чумаков лихорадочно орудовал стынущими пальцами, крикнул:

— Заводи!

Мотор не заводился.

— Шланг продуй!

Петя поднес к губам резиновый шланг бензоподачи, отвернувшись от пронизывающего ветра, продул. Чумаков сел в кабину и безуспешно пытался завести мотор стартером.

— А ну, ручкой крутани!

Петя изо всех сил крутил ручку, пар валил изо рта — мотор молчал.

Чумаков спрыгнул на снег. Оглянулся — пусто вокруг на озере, ни одной машины не видно, только ветер метет снег.

— Пристыл мотор, греть надо!

Петя понял сразу. Насадил на заводную ручку свои толстые рукавицы, полил их из шланга бензином.

— Давай! — торопил Чумаков, присев на корточки. — Мертвых привезем!

Петя зажег рукавицы, обмотал конец ручки подолом гимнастерки.

Чумаков, пригнувшись, командовал:

— Дальше, правей! Под картер!

Рукавицы горели, металл ручки мгновенно передал жар, гимнастерка задымилась, руки больно прижгло. Петя скривился от боли.

— Ближе! Держи! — приказывал Чумаков.

Петя еле удерживался от вскрика. Чумаков вскочил в кабину, стал действовать стартером. Машина чихнула, мотор заработал. Петя бросил в снег зашипевшую ручку, топтал остатки рукавиц, тер снегом дымящуюся прожженную гимнастерку.

— Поехали, я к ним! — И Чумаков полез в кузов, где тихо, почти не шевелясь, сидели дети.

— Замерзнете, — сказал Петя.

— Ничего, под одной овчиной одним теплом согреемся! Жми!

У Пети нестерпимо болели обожженные ладони. Кое-как разместил детей в кабине, чтобы не упали с сиденья. Взялся за баранку, тронул машину и не смог вести. Оторвал покрытие волдырями ладони от баранки, дул на них. Машина вильнула и чуть было не врезалась в сугроб. Он обхватил баранку локтями, выровнял. И так локтями стал вести машину, кривясь, но не позволяя себе вскрикнуть. Машина шла, точно пьяная, а Петя видел только одно — приближающийся восточный берег, церковь Кобоны, где размещался эвакопункт восточного берега.

— Ты что, малый, окосел?! — шарахнулся прочь регулировщик.

Машина, взревев, вылезла на берег и остановилась в десятке метров от церкви. С паперти, поняв неладное, к ней бежали люди, санитарки.

Чумаков выпрыгнул из кабины с двумя детьми на руках, ноги у него не гнулись, глаза были страшные.

— Живые! Все живые! — крикнул он.

У него забрали детей, кинули ему на плечи тулуп. — Слышишь, Сапожников, наряд по кухне придется с тебя спять!

Петя, обессилев, лежал лицом па баранке — он был почти без сознания.

Санитарки бегом уносили в церковь миновавших Ладогу детей.

Зимним погожим утром по ладожскому льду с Большой Земли в Ленинград шли солдаты — длинные колонны солдат. Шли невдалеке от автомобильной трассы по целине, переваливая через торосы. Впереди — бывалые ладожские проводники.

У солдат были молодые раскрасневшиеся на свежем воздухе лица, добротная амуниция. В такт шагам покачивались винтовки. Впереди колонн лежал нетронутый снег, а позади оставалась вытоптанная множеством ног тропа.

— Пополнение Ленинграду! — проводил их взглядом, высунувшись из кабины полуторки, Петя Сапожников. — Теперь полегче будет!

Впервые за эту зиму он ехал в кабине полуторки пассажиром. Ладони его рук были перевязаны бинтами. А вел машину Коля Барочкин, одетый в новенький полушубок и высокие валенки. Он сочувственно поглядывал на Сапожникова.

— Невезучий ты, Петька.

— Зато ты везучий, — с завистью вздохнул Петя. — В Ленинграде бываешь… Что же мои-то молчат?

— Подожди, напишут. На вот, перекури. — И вынул пачку «Казбека».

— Ого, — удивился Петя, оглядывая новый наряд Барочкина. — Где обзавелся?

— Друзья — махнулись, не глядя, — шутливо ответил Барочкин.

— Да я вижу, у тебя связи, — улыбнулся Петя.

— Вовремя налаженная связь — залог успеха па войне, — весело подмигнул Барочкин.

Впереди показалась заснеженная палатка медпункта.

— Останови, — попросил Петя.

— «Ко мне подходит санитарка, знать»… Как звать-то? — засмеялся Барочкин. — Ну, лечись!.. Эх, черт, редко видимся, жаль! — И тронул машину.

А Петя направился в медпункт.

— Что с тобой, опять обморозился? — с сочувствием встретил его пожилой санитар, разгребавший снег у входа в палатку.

— Теперь обжогся.

— Изо льда да в огонь? — качнул головой санитар. — За медпомощью?

— Медпомощь я уже получил, просто в гости пришел. За баранку нельзя — вроде бюллетеня. Вот и решил тут помочь, может, воды натаскаю… или… как-нибудь пригожусь?

— Пойди, пойди, — санитар улыбнулся. — Там у проруби стирка идет, может, и пригодишься.

Петя завернул за угол медпункта. Невдалеке у проруби стояла Надя и полоскала белье. А рядом с ней огромный плечистый солдат выкручивал стираное и что-то оживленно ей рассказывал. Надя смеялась белозубо, от души — такой Петя ее еще не видел. Петя подошел как раз в тот момент, когда солдат говорил: