Квартира. Карьера. И три кавалера - [21]

Глава третья

Рабочая неделя выдалась самой обычной. Кате слегка трепали нервы старшие медсестры и гораздо ощутимей – главный врач. Он решил, что общей хирургии клинике мало, нужна еще и пластическая. Хотя что он мог решить без владельца. Тоже выполнял приказы. Технически все было осуществимо. А вот как обеспечить пациентам незаметный вход-выход, ломали головы на бесконечных совещаниях. Драгоценные лица разномастных звезд, политиков и чиновников никто не должен был видеть в бинтах или чудовищных синяках и отеках после процедур.

– Я знаю вариант – дешево и сердито, – резвилась в понедельник Карина Игоревна Иванцова, которой было велено собирать информацию о расходных материалах к новому оборудованию и специфических препаратах для эстетической медицины. – Пусть вылезают из машин в парандже! И выписываются в ней же! Все в черном от макушек до пяток. Даже пол не определишь, не то что ху из ху. А что? Их инкогнито сохранено, и мы без перепланировок обойдемся.

Однако во вторник и среду девочка была молчалива и загадочна. Катя не беспокоилась. Артистке просто надоела роль сухого личного помощника. Теперь она играла его же, но с богатыми внутренними переживаниями, до которых нет дела бездушным менеджерам. В четверг Иванцова постучалась к Трифоновой:

– Екатерина Анатольевна, можно мне уйти в пять? Причина неуважительная, но я ведь безропотно задерживалась на работе, если надо. И впредь готова. Я иду к одному известному художнику показывать свои работы. Мы с ним потом договоримся на более поздний вечер или на утро выходных, но сегодня он назначил время. Не диктовать же свои условия сразу. В конце концов, он меня будет учить, а не я его. Нет, правда, вдруг я гениальный художник по костюмам. И мои декорации войдут в театральные энциклопедии. А кино? Представляете, какие возможности? Я долго считала себя актрисой. Но жажда актерства могла быть только указателем направления. Знаете к чему? К истинному к призванию.

– Не исключено, – улыбнулась Катя. – Идите и попытайтесь. Клиника как-нибудь выстоит.

Ближе к пяти Катя уважительно проводила до двери своего кабинета очень пожилого и очень заслуженного мужа очень пожилой и очень заслуженной пациентки. Говорили все о тех же лекарствах. Когда раздвижная панель отъехала, Катя увидела Иванцову. Теперь уже не актриса, а художница с напряженным и потерянным видом замерла возле своего стола, на котором лежала большая синяя папка из твердого картона. Впечатление беззащитности усиливало то, что девушка была без медицинского халата – в каком-то бесформенном сером платье, косухе из искусственной кожи и грубых ботинках на платформе. Начальница, не думая о субординации, шагнула к ней.

– Карина Игоревна, мы с вами еще на собеседовании договорились оставлять все личное на улице перед клиникой. А в этих стенах заниматься делом и только делом. Но я вынуждена сделать исключение. Покажите ваши рисунки, мне очень интересно.

Карина недоверчиво усмехнулась и чуть дрожащей рукой открыла папку. В ней было несколько акварелей. То ли рассвет, то ли сумерки, густой дождь, какие-то закоулки, в них ни души. Впереди всегда надежно стоящее на земле укрытие – двухэтажный дом, облупленная советская беседка, новомодная остановка. Но струи воды будто размывали и кирпич, и дерево, и металл с пластиком. Стремиться туда было бесполезно.

Катя посмотрела на Иванцову с внимательным любопытством. Сказала:

– Я не специалист, просто зритель. И мне нравится. Я видела город таким – мокрым, зябким, с невнятными ориентирами. Рванешь к ним, как к твердыне, а они сами тонут. Все тонет. Но вокруг снуют люди под зонтиками и веселятся. Их ноги не чувствуют зыбкости асфальта или плитки. Знаете, вы молодчина. Вот должно быть отчаяние, а его нет. Одна печаль. И еще кажется, что стоит развернуться на сто восемьдесят градусов – и увидишь солнечный день или ясную лунную ночь и крепкий, надежно стоящий на земле город.

– Вы поняли! – воскликнула Карина, захлопнула папку, схватила ее и бросилась из офиса.

«Нет, больше никаких поблажек. Договорились, что уйдет в пять, а она сбежала на двадцать минут раньше», – подумала начальница для очистки совести. И вернулась к своим делам.

На другой день творческая натура явилась, рекламно блестя глазами и зубами. Сообщила:

– Он будет со мной заниматься!

– Поздравляю. Надеюсь, не здесь? – спросила Трифонова, явно недооценивая качество мэтра.

– У него, между прочим, мастерская, – обиделась за учителя ученица.

– Уже лучше. Карина Игоревна, я на вашем столе оставила задание. Начните с него, будьте добры.

– Yes, m’am! То есть будет сделано, Екатерина Анатольевна! – небрежно козырнула Иванцова и ушла трудиться.

Очередная пятница в клинике началась. И, разумеется, кончилась. Только выйдя в прохладный сентябрьский вечер, Катя вспомнила, что условилась встретиться с инженером в кафе. Открытую веранду еще не разобрали. Он, красивый и отрешенный, сидел за столиком и ждал, разглядывая входящих. Катя оперлась о деревянные перила ограждения сзади и сбоку, чтобы не заметил. Отсюда был виден его рыжий кудрявый затылок и правое ухо. Их Трифонова и вопросила мысленно: «Стоит ли игра свеч?» Ответили ей странные электронные звуки айфона. Коля поднес его к левому уху и недовольно сказал: «Что еще?.. Нет, только не сегодня… Нет, все это терпит до завтра… Ладно, хрен с тобой». «Ну, вот и славно, – решила Трифонова. – А то я подготовиться морально не успела». Она уже спокойно обогнула угол и вошла. Он увидел, поднялся, махнул рукой. В другой руке у него была крупная бордовая роза с зачищенным от шипов длинным стеблем, которую инженер и протянул главной медсестре несколько церемонно. Похоже, у той срывался не треп на лужайке, а настоящее свидание.