Квадратное время - [34]
Весь сюжет фильма вдруг перетряхнулся в моей голове. Блестящий ум, бескорыстие и отчаянная смелость – все это, безусловно, важно, но… Но совершенно недостаточно для настоящего человека.
– Глебушка, а ведь ты бы тут к месту пришелся! – пробормотал я.
Ведь не кто иной, а именно Жеглов, по существу, является тем самым сталинским палачом. Для него не существует ценности человеческой жизни, свободы, переживаний.
Да что там…
Совсем скоро на СССР накатит волна чудовищных репрессий, где именно Жегловы отличатся неслыханными злоупотреблениями! Всякое отсутствие моральных сомнений делает таких страшным орудием в руках обезумевших вождей{93}.
Нет невиновных…
Какая сволочь вознесла эту глупость в ранг безусловной аксиомы?!
Да тут едва ли не все – от последних беспризорников до высших иерархов церкви – сосланы во внесудебном порядке! То есть постановлением коллегии или совещания при ОГПУ, местной тройки по борьбе с контрреволюцией или прочим особым порядком.
Хорошо смотреть в кино, как благородный мент хватает в трамвае или на малине щипачей, катал, дешевых хипесниц, затем на основании подозрений как «социально опасным» выписывает им сорок девятую статью старого УК. Попробуй поспорь с правилом «вор должен сидеть в тюрьме», ведь добропорядочным гражданам нужно лишь радоваться быстрому и недорогому способу избавить общество от грязи…
Вот только откуда в Шпалерке и на Соловках столько священников, ученых, студентов, офицеров?
Почему это стало нормой в Советской республике?
Хотя зачем задавать самому себе глупые вопросы: там, где нет справедливых судов, нет и государства. Вместо них мафия или, что еще хуже, правоохранители в законе, для которых на самом деле нет невиновных!
Ругал под водочку секретаря партячейки? Занимаешь шикарную квартиру? Десять лет назад воевал в белой армии, получив амнистию? Не справился с повышенными обязательствами к Первомаю? Жена красавица? Загубил по безграмотности импортный станок в попытке вытянуть безумный план? Обещал по пьяни вырыть тоннель из Ленинграда в Москву и заложить бомбу под Мавзолей?
Да какая разница!
Для таких, как Жеглов, все годится – даже оруэлловское мыслепреступление, лишь бы шло в строку с личным чувством справедливости.
Меня, как новенького, старожилы-каторжане уже десяток раз успели спросить: «Что слышно в Петрограде об изменении Уголовного кодекса?» С ума можно сойти…
Это не основная, а реально единственная тема, которая интересует людей, осужденных без суда, одним желанием гэпэушного клерка в чине младшего офицера!
Смешно, аж плакать хочется…
Как, ну как может изменить положение зэка новая комбинация букв на бумаге?
Однако прямо тут, сейчас грязная, обросшая бородами и паразитами без вины виноватая толпа искренне принимает шулерскую игру!
Почему люди не осознают, что тем самым они соглашаются считать себя реальными преступниками, но уже перед законами государства, а не прихотью мелких винтиков в машине ГПУ?
Что это? Некая психическая болезнь – лагерная форма стокгольмского синдрома? Дьявольская самозащита сознания, отказывающегося терпеть дикие лишения «совсем ни за что»? Или все же вбитая глубоко в подкорку идея самопожертвования ради великой цели?
Как там в непонятно рифмованном, но запавшем в память стихотворении еще живого и успешного Багрицкого?
По странной прихоти воображения в моей голове закружились совершенно не подходящие к ситуации образы полуголых папуасов, выплетающих из веток модели самолетов и гарнитуры раций – в попытках привлечь с неба крылатые машины «белых людей» с вкусной едой и бусами.
Казалось, я вплотную подошел к решению главной головоломки советской истории, но…
Поверка ворвалась неожиданно и удивительно нелепо в виде нескольких человек в заношенных кожанках, разнокалиберных фуражках, с дубинками вместо шашек и шпорами, звенящими на каждом шаге.
Дежурный по роте подскочил с рапортом, вместе они пересчитали ряды.
После очередной порции мата – долгожданный отбой на узенькой полоске дощатых нар{95}.
Через несколько минут барак спал. Переплетясь сто лет немытыми телами, на боку – иначе нет места, задыхаясь от духоты и вони, со стонами и вскриками, каторжане получали свой законный отдых…
Проснулся я от хлесткого удара по ребрам. Не разобравшись толком, вылез в проход в готовности защищать авторитет и шмотки, но наткнулся только на безобидного с виду парня в клоунских ботинках – футбольных бутсах? – из отсутствующих носков которых торчали подобия гигантских груш, набитых бумагой. Пока я продирал глаза, он неторопливо прохромал мимо с безразличным видом.
«Если не он, то кто? – спросил я себя, потирая бок. Заглянул под нары и тут же ответил: – Чертовы доски!»
Набросанный кое-как на каркас горбыль играл под шевелящейся людской массой самым непредсказуемым образом. Но это полбеды, куда страшнее оказались вереницы клопов, ползающие тут и там, как муравьи по стволу полюбившегося дерева.
Сон как рукой сняло.
От вчерашней ударной работы мышцы ломило, как на первое утро спортивных сборов, однако именно от усталости организм успел восстановиться. Сейчас бы хороший завтрак, эдак тысячи на полторы калорий, и можно опять на лыжню, пробежать километров тридцать до обеда.
