Кузены - [91]

Я как-то сказал Милли, что вообще это довольно грустно. Она сверкнула глазами.

– Не забывай – она спалила Кэтминт-хаус. Обри и дядя Арчер могли погибнуть из-за нее! Не смей ее жалеть!

– Да я и не думал, – ответил я.

Это правда. Меня, так же как и Милли, бесит мысль, что Пола потягивает сейчас коктейли на каком-нибудь заграничном пляже. Просто… Я не могу не вспомнить, как тяжело было притворяться другим человеком, пусть даже недолго. И время от времени пытаюсь понять, что же помогло ей столько времени с этим справляться. Каждый раз мне приходит на ум только один ответ – никого в мире, кроме сестры, чью роль Пола согласилась играть, она совершенно не волновала.

Ну, может быть, мне ее все же немного жаль, как ни странно. Милли я, конечно, ни за что на свете не скажу, потому что… Господи, да для меня до сих пор чудо, что я могу называть ее своей девушкой! Мы видимся так часто, как только можем, и когда говорим о том, что будет после школы, всегда обсуждаем – как нам оказаться в итоге вместе, в одном городе. Стоит ли – вопрос даже не стоит.

И кто знает – возможно, воссоединится вся наша троица. Обри предложили спортивную стипендию в Университете Брауна – здесь, в Провиденсе, – что просто потрясающе. Правда, есть и другие варианты, поближе к дому. Однако Милли всерьез настроена заманить двоюродную сестру на Восточное побережье. И начать собирается прямо сейчас.

Мы усаживаемся за столик в дальнем конце зала. Милли устанавливает перед нами свой телефон. Набирает номер и сбрасывает короткую кожаную куртку, под которой купленная сегодня утром футболка с эмблемой университета.

Обри появляется на экране, держа на одной руке крошечного извивающегося младенца.

– Эй, да это Айдан, – говорю я. Кое-что привлекает мое внимание, и я присматриваюсь. Последний раз я видел брата Обри новорожденным. Теперь ему два месяца, и он уже начинает походить на настоящего человека. Причем на совершенно конкретного. – Черт, Обри, да он – вылитая ты!

Она широко улыбается.

– Ага, знаю. Отец просто вне себя – он же всегда говорил, что у меня только мамины гены. – Она ерошит свободной рукой светлые волосенки младенца. – Видимо, Стори все же бывают разные.

Обри есть Обри, и нет ничего удивительного в том, что она тут же привязалась к своему младшему брату. В конце концов, он ведь не виноват, что появился на свет незапланированным. И все же она молодец, что так возится с малышом, хотя могла бы затаить обиду.

Милли настороженно наблюдает за ним, скрестив руки на груди, – даже про футболку забыла. Не всех маленькие дети умиляют – некоторые нервничают, видя их даже на экране телефона.

– Он ведь не станет реветь?

– Айдан никогда не плачет, – заверяет Обри. – Он самый счастливый малыш в мире.

Милли остается ей только поверить. Она расслабляется и откидывается назад.

– А как его родители? – Последнее слово она буквально выплевывает, словно что-то отвратительное.

– Ну… – Обри задумчиво покачивает младенца. – Знаете, как говорят: ребенок – испытание для отношений. Скажем так, в их случае оно оказалось непосильным, каким бы спокойным ни был малыш. О браке речь уже не заходит. Тренер Мэтсон нашла новое место – довольно неблизко, – но по-настоящему она хотела бы остаться дома с Айданом. Отец, разумеется, устраиваться куда-либо отказывается, а все, что осталось от наследства и отчисления с продаж романа он уже истратил. Похоже, до нее наконец начинает доходить, на что она подписалась, и это ее не радует.

Милли склоняется к экрану, забыв про свой страх перед детьми.

– Я буду звать тебя «кармой», дружок, – воркующим голосом говорит она.

Айдан расплывается в беззубой улыбке. Обри не может сдержать смех.

– Какая ты жестокая! – Потом она оборачивается ко мне: – Как бизнес?

Я показываю два больших пальца.

– С каждым днем все лучше.

Она радостно улыбается.

– Просто не могу дождаться, когда мы наконец встретимся. Простите, что не смогла на этой неделе. Расписание соревнований – это кошмар какой-то. Но в весенние каникулы точно должно получиться. Я хочу еще заглянуть на Чаячий остров, к дяде Арчеру.

– Отлично, – отвечает Милли, расправляя плечи. – К тому времени ты как раз уже согласишься на стипендию Брауна. Я, как видишь, – она проводит рукой перед грудью, – уже готова это отпраздновать.

Чья-то рука похлопывает меня по плечу, и я оборачиваюсь, не успев увидеть реакцию Обри.

– Тебе пришло, – говорит Энцо, протягивая мне открытку.

– Серьезно? – удивляюсь я. Никогда не получал никакой почты. – Спасибо.

На открытке вид Нью-Йорка. Я легонько дергаю Милли за волосы.

– Это ты мне прислала?

Она только отмахивается, не отрываясь от телефона.

– Подожди, не до тебя сейчас.

Перевернув открытку, я вижу свое имя и адрес «Империи». Нет, это не аккуратный красивый почерк Милли. Слова словно стиснуты, что сразу напоминает мне записку, полученную нами от Милдред вскоре по прибытии на остров, где говорилось о ее отъезде в Бостон. Писала тогда, конечно, скорее всего Тереза. Или Пола.

Вот черт! Пола! Темная лошадка. Женщина, до которой никому нет дела.

У меня мурашки пробегают по коже. Я оглядываюсь на Милли – та погружена в разговор с Обри. Тогда я просто опускаю глаза и читаю: