Курортное убийство - [69]

– Что?

– Да, вы не ослышались. Завтра это интервью может быть уже опубликовано в утреннем номере. Статья и интервью.

– Это будет, естественно, подано как великое событие?

– Вероятно, да. Я же вам говорила, эта история наделает большой шум в мире. Об этом напишут во всех газетах. Вы можете этому помешать?

– Сможем ли мы помешать газете публиковать это интервью под предлогом сохранения тайны следствия?

– Да.

– Нет.

Дюпен опустил голову, положив на ладонь подбородок. Только этого ему еще и не хватало. Как же глубоко увяз он в странный мир этого странного дела. Но в принципе здесь все было ясно. Как только в прессу просочатся сведения о существовании этой картины и о ее невероятной истории, новость об этом тотчас станет сенсацией, тем более что обнаружение картины связано с убийством – если не с двумя. Пусть даже ничего пока не ясно – возбуждение публики от этого будет только сильнее.

– Что он вообще собирается рассказать?

– Не имею ни малейшего представления. Моя подруга рассказала мне только о самом факте.

Дюпен недолго помолчал.

– Зачем, зачем Соре это делает? Только сегодня, во второй половине дня, он долго толковал о сдержанности, такте и скромности. Говорил, что не обратился в полицию, когда узнал об убийстве, чтобы не нарушить конфиденциальность.

– Вы понимаете, для Соре это грандиозное событие. Это невероятная удача, удача всей его жизни. Он стал открывателем неизвестного Гогена. Открывателем, вероятно, самой значительной из его картин. Что все это значит для Соре? Все, что угодно, – слава, признание, почести, карьера. Вы же сами это понимаете.

– Да, вы правы.

Мадам Кассель и в самом деле была права. Между тем официант принес еду. Она выглядела восхитительно и очень аппетитно. У Дюпена от голода закружилась голова. Они молча начали есть.

Мадам Кассель первой нарушила молчание:

– Это сильно осложнит ваше положение, не так ли? Весь мир будет следить за вашим расследованием.

– Надеюсь, что Соре не станет много распространяться о расследовании этого дела. Но да, вы правы, это, конечно, затруднит расследование. Прежде всего потому, что убийца сразу поймет, что мы все знаем. Я бы предпочел, чтобы об этом знало как можно меньше народа.

– Это понятно.

– Как вообще продают такие картины?

– Надо знать нужных людей – или познакомиться с ними, и тогда все становится намного проще, чем вы это себе представляете.

– Но где они находятся, кто они?

– О, это частные коллекционеры. Помешанные, богатые, могущественные. Они живут по всему миру. Все они принадлежат к одному – официально, конечно, не существующему – довольно рыхлому, но реальному кругу.

– И этот круг никогда не сдает своих в полицию?

– В этом мире многое делается противозаконно. Страстному коллекционеру абсолютно безразлично, откуда взялась картина, каким способом и за счет чего ее добыли. Там все действительно делается по-тихому, без огласки.

– Мы должны найти картину прежде, чем она попадет на рынок. Это наш единственный шанс.

– Совершенно верно. Вы думаете, она еще здесь – я имею в виду, в Понт-Авене?

– Сегодня вечером мы видели вторую копию картины.

– Что? Вторую копию второго «Видения»?

– Да, копия была сделана одним из эпигонов Гогена из колонии художников – Жильбером Зоннхеймом. Он создал ее всего через несколько лет после того, как Гоген написал оригинал.

– Да, я знаю Зоннхейма. Нет ничего необычного в том, что «ученики» копируют картины своих учителей – так они учатся. Так поступали и в колонии художников.

– Но может быть, кто-то заказал ему копию?

– И в этом тоже нет ничего необычного. Владельцы великих картин очень охотно это делают.

– Пока мы этого не знаем.

– Но кому принадлежала копия?

– И этого мы тоже не знаем. Может быть, убийце. Ночью, когда…

Дюпен сдался.

Он собрался было рассказать мадам Кассель всю историю, начиная с визита к Бовуа, но запутался, не зная, что, как и в какой последовательности рассказывать. Связно мыслить и отчетливо формулировать мысли Дюпен был уже не в состоянии. Дело начинало казаться ему все более запутанным и безнадежным.

Мари Морган Кассель посмотрела на часы.

– Ладно, оставьте. Расскажете мне все в следующий раз. Уже почти полночь. Мне надо срочно возвращаться в Брест. Завтра с утра лекция, и мне еще надо подготовиться. Фовисты – Матисс и вся группа…

– Я сейчас быстро рассчитаюсь.

Дюпен встал и вышел в зал ресторана.

Когда он вернулся, мадам Кассель стояла на краю мола и смотрела на Авен. Прилив между тем достиг своей наивысшей точки. Вокруг стало по-настоящему темно, и вдруг совершенно внезапно серебристое свечение Авена – сверкающие отражения последних квантов света – превратилось в глубокую черную тьму. Это преображение случилось без всякого перехода – стремительно и необратимо. Над рекой, морем, повсюду царила теперь почти осязаемая, поглотившая все тьма.

– Это особенное место.

Да, подумал Дюпен. Он коллекционировал особенные, необычные места, в которых ему доводилось бывать, коллекционировал давно, с детства. Он даже составил их список, и Кердрук входил в него – в список особенных мест.

Через две минуты они снова были в гавани Понт-Авена. Дюпен припарковал автомобиль рядом с машиной Мари Кассель. Вид у женщины был усталым. Они немногословно попрощались. Мадам Кассель села в машину, и Дюпен некоторое время смотрел, как она, набирая скорость, едет по Портовой улице.