Курако - [16]

— Не стоит благодарности, — ответил Курако по-французски, спрятав руки за спину.

Пьерон резко повернулся и направился обратно в контору. Курако хлопали по плечу, называя его самым отчаянным горновым.

Спустя несколько дней ему объявили о назначении его подручным горнового. Начинало сбываться то, о чем многие месяцы мечтал Курако. Нисколько не упиваясь своим успехом, он ставит перед собой задачу, решению которой можно посвятить жизнь. Все силы, весь ум, развитый чтением, все юношеские дерзания направляет он к одной цели — покорить доменную печь и подчинить ее воле человека.

ОТЧАЯННЫЙ ГОРНОВОЙ

В кабинете директора уже час ведется оживленная беседа, иногда переходящая в спор. Друг против друга сидят директор завода, «швейцар Донецкого бассейна» Горяйнов, и французский мастер Пьерон.

— Рабочие — лентяи, мосье Горяйнов: катали возят грязную мелочь, из-за них весь брак.

— Может быть, ошибка в шихтовке? Уверены вы в своих расчетах, мосье Пьерон?

— Оставьте!.. Газовщики зевают, горновые — пьяницы.

— А Курако?

— Из него выйдет хороший бунтовщик, из вашего Курако.

— Но у него золотые руки и прекрасная голова.

— Он вместе с ними. Они хотят заморозить все печи.

Спор продолжается. Причина, вызвавшая его, — очередная авария на заводе. Застывшими лужами чугуна покрыто пространство вокруг одной из домен. Затвердевшими ручьями металла залиты железнодорожные пути. Чернеют обуглившиеся шпалы.

Прорыв чугуна еще не означает полного разрушения печи. Из нее выброшено все содержимое. Зияет огромная круглая дыра. Ее заложат огнеупорным кирпичом, стянут в этом месте новым толстым металлическим обручем. Печь снова пустят до следующего несчастья.

Но пока она стоит мертвой глыбой, завод терпит большие убытки. Чугун нужен мартенам и пудлинговым печам. Заказчики требуют готовых рельсов. Держатели акций «Сосьете Женераль» не желают считаться с техническими неполадками на заводе. Об этом обязаны знать Горяйнов и Пьерон. Они имеют все основания спорить о причинах и виновниках бесконечных аварий.

Спор этот тем более уместен, что выросший за последние годы завод не может существовать при хронических простоях то одной, то другой, то третьей домны. Большой капитал вложен в создание не только новых домен, но и множества подсобных предприятий — спутников чугуноплавильного завода. На его территории выросла батарея агрегатов для сжигания каменного угля в кокс — сто пятьдесят печей с углепромывательными аппаратами. Кружевом труб связались с домнами ряды кауперов и воздуходувных машин. Новые литейные, новые мартены, прокатные станы превратили завод в сложный организм. Его обслуживают свыше четырех тысяч рабочих — вдвое больше, чем тогда, когда поступил на завод Курако. Выпуск чугуна за два года увеличился на два с половиной миллиона пудов и в 1892 году подходил уже к шести миллионам. Выход из строя хотя бы одной доменной печи нарушает работу всего организма завода.

С авариями, с капризами доменных печей нужно бороться. Но как? Об этом и спорят в кабинете директора. Об этом же много думает подручный горнового Михаил Курако.

Уже ряд месяцев он выпускает чугун, следит за фурмами, изучает «болезни» домны, живет ее дыханием. Тяжелая. нервная, изнурительная работа. Сжато и ярко характеризуют ее доменщики: «Горно не шутит, — балда[2] кровавые мозоли набивает, а от бура на рубахе выступает соль».

Буром, длинным многопудовым ломом, каждые два-три часа пробивают чугунную летку. К моменту выпуска металла у летки собираются все рабочие, обслуживающие горн. Они дружно берутся за бур и под равномерный глухой крик ударяют в летку. Десять-пятнадцать минут ритмично раскачиваются мускулистые тела, пока не показывается струя металла. При расстройствах хода печи эту несложную, но выматывающую душу операцию производят часами. На многих заводах Америки уже введены механические «пушки» для забивки летки. В России продолжали пользоваться мускульной силой.

Едва ли не одна из самых изнурительных работ, которой занимается Курако, — смена фурм. «Рыло» — открытый конец трубы, подводящей дутье, — входит в печь. Очень высокая температура над фурменным отверстием— до 1600° — моментально расплавила бы воздухоподводящую трубу, если бы она не охлаждалась водой. Вода непрерывно циркулирует по змеевику, залитому внутрь трубы. Но и это не спасает фурму. Рано или поздно она должна прогореть. Через образовавшуюся в ней трещину вода будет просачиваться в печь. На несколько часов нужно останавливать ход плавки, чтобы переменить фурму.

Но снять фурму невероятно трудно. Она весит восемьдесят пудов. Находясь долгое время в печи, она обрастает твердой коркой, крепко прирастающей к чугунной кадушке фурменного отверстия. Согнувшись, обливаясь потом, Курако долго выбивает фурму «балдою». Обессиленный, сползает он, утешаясь только тем, что одержал еще одну победу над домной.

Трудные и опасные участки работы притягивают Курако, как магнит. Он — всюду первый. Он лучший на заводе рабочий, он — смельчак и герой. Исключительно преданное, любовное отношение к труду, героизм на производстве понятны в наши дни, когда труд сделался делом чести и славы. Социалистический строй воспитал социалистическое отношение к труду. Но трудовой героизм Курако имел иные корни. Он ненавидел эксплоатацию и эксплоатировавших его людей. Он презирал невежественных иностранцев, командовавших на производстве и обрекавших на бесславную смерть сотни рабочих, с которыми он сжился, которых он любил, как любил весь свой народ и свою родину. Покорить домну, подчинить ее воле человеческого разума, сделать безопасной для людей, зарабатывающих около нее хлеб свой, воспитать свои кадры для управления ею — это стало основной целью его жизни.