Купавна - [50]

— Кажись, они выдохлись, — тронул меня Степан за руку. — Теперь пойдут в атаку. Ну-ка, друже, мотнись в пехоту. Выясни обстановку. Предупреди, что мы живы-здоровы, огоньком поддержим.

Над нами сквозь еще не осевший дым чернело солнце…

— Ну-ка, бегом! — подстегнул меня крик Степана.

И мой комбат был весь черный, сверкали только зубы.

Я успел пробежать, то и дело бросаясь с маху на землю, всего метров тридцать, как на НП налетела стая пикирующих бомбардировщиков. Включив сирены, «юнкерсы» сбрасывали бомбы, поливали высоту из пушек и пулеметов. Сердце кольнула догадка: именно здесь противник выбрал направление своего основного удара…

Самолеты унеслись так же внезапно, как и появились. С трудом я поднялся на ноги, чтобы отряхнуться, и заметил идущие прямо на меня цепи вражеских солдат. При каких обстоятельствах наш НП оказался не прикрытым своей пехотой, я не мог понять. Может, отступили братья славяне, не выдержав огня, может, все погибли в нем? Мне ничего не оставалось делать, как вернуться к ячейке наблюдательного пункта, где оставил Степана. И я пополз к нему.

Весь израненный, Степан истекал кровью, прислонясь к стене окопчика. В его глазах металась отчаянная обреченность.

— Степа! — закричал я, стараясь криком вывести его-из оцепенения.

Тогда осознанная ярость сверкнула в его глазах.

«К рации! — беззвучно шевелились его губы. — Бери огонь на себя…»

Я все понял и бросился к окопу, где был Перепадя с рацией. Там теперь зияла глубокая воронка от бомбы. На вывороченных глыбах полыхало сплошь, точно жарки Саян, множество пятнышек. И вся высота была разворочена, земля дымилась вокруг. Так, лишенные всякой связи с огневыми позициями и командованием полка, мы остались вдвоем со Степаном. Я метнулся к нему.

«Будем стоять… тут», — процедил сквозь зубы Степан.

— Я вынесу тебя, Степа!

«Только мертвым! — Он заметил присыпанный землей автомат. — Подай!»

Немцы приближались к нам.

«Помоги подняться!» — сказал беззвучно Степан.

Он теперь разговаривал со мной не голосом, а лишь жестами, точно глухонемой.

«Бей по гадам… справа, — угадал я по движению его яростно сверкнувших глаз. — Я — лево…»

Гитлеровцы надвигались плотной цепью.

«Бей, Колька!»

Степан упал на дно полуобрушенного окопа еще до того, как в его автомате кончились патроны. И в этот момент рядом рванул фугасный снаряд… Не знаю, как долго я был в беспамятстве. Пришел в себя — первая мысль: где Степан?! Притихла перепаханная, изрытая снарядами и бомбами высота. На земле, где недавно была деревня, догорая, чадило какое-то хламье. Фашисты, понял я, прорвались и ушли в глубь нашей обороны.

Я ползал по разбитому НП, пока не признал место, где был окоп, из которого мы стреляли со Степаном: здесь он засыпан!

Не чувствуя боли в руках, я разгребал землю, и вдруг увидел собачьи лапы. Вместе со мной Найда стала рыть земляную насыпь, тонко повизгивая, точно давала мне знать — тут, тут Степан!

Во мне прибавилось силы. Я даже дал собаке имя, чего мы не сделали утром, при встрече с ней.

— Помогай, Найдочка!

Сперва появилась голова Степана — он лежал ничком.

— Степа…

Найда вдруг завыла, потом схватила зубами меня за рукав. Показалось, она дала мне понять — испить водицы надо Степану!

«Да-да, надо скорее принести воды, чтобы спасти Степу!» Эта мысль вытеснила из моей головы все остальное, и я двинулся напрямую к реке. Шел, не таясь, во весь рост. Ни меня, очевидно, никто не видел, ни я никого не встретил. Карабкался через завалы чадящих бревен, падал в воронки от бомб и снарядов, натыкался на трупы своих и чужих солдат.

Я подошел к берегу реки! Но тут совсем растерялся: при мне ни кружки, ни ведра или какой другой посудины. Но скоро осмотрелся: на берегу — груды рваного металла, подбитые танки, автомашины. «Настрогал Степа!» — мелькнула мысль, приободрила.

Кругом валялись и немецкие каски…

Я нес воду для Степана в немецкой каске, и лишь возле него осознал это. Но не пробудилось во мне ни отвращение, ни брезгливость к вражескому предмету.

Я плеснул горсть воды в лицо Степана. Он не сразу пришел в себя, долго еще бредил в горячке.

— Я здесь, Степа! Испей вот…

Я влил в рот ему воду.

Найда жалобно скулила, точно плача. И глаза Степана приоткрылись.

— Степа, вставай! — попытался я приподнять его.

Он вскрикнул от боли и сказал чужим голосом:

— Конец, Колька…

— Потерпи… Я вынесу тебя…

— Пустое… Душно… — хрипел он. — Пристрели… — И опять потерял сознание.

…Угасало, опускаясь за горизонт, багровое солнце. Казалось, вместе с ним погасла, навсегда закатилась и жизнь Степана.

В левом кармане гимнастерки друга я обнаружил партбилет, а в нем клочок бумаги: «Партии большевиков. Я — коммунист и гражданин Союза Советских Социалистических Республик. Если погибну, это значит, что жизнь свою я отдал за коммунизм, за дело рабочих и крестьян. За это народное дело сложил свою голову в нашей степи, под Херсоном, матрос Железняк, но победил. И мы победим!» Точно такой же листок лежал и в моем партбилете. Эти записки мы составляли вдвоем, услышав по радио голос Сталина, когда уже шла война: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»