Культуры городов - [82]
Чаще всего мы делали покупки в универмагах. Детский этаж с отделами одежды и игрушек я знала не хуже собственной комнаты. Я обожала разгуливать по разным этажам универмагов, где продавались постельное или нижнее белье, диваны или обувь. Эскалаторы казались мне чудом, и я вовсе не задумывалась о том, что старику Джону Уонамейкеру пришлось поставить их, когда он осознал, что доставлять покупателей к торговым площадям коммерчески выгодно (Leach 1993, 73–74). Вообще вертикальная иерархия универмагов от подвалов с мелочевкой к роскошным мехам и женским шляпкам и далее к постельному белью казалась мне естественным порядком вещей. Она совпадала с горизонтальной иерархией от 11-й улицы к Брод-стрит, от нашего района к центру города через пояс внутригородских гетто, на которые со временем я стала обращать все больше внимания.
Описание моих детских покупательских опытов наталкивается на ограничения детской памяти, а также разрыв между опытом (espace vécu) и гносеологией (espace conçu). Что же мы, несмотря на отданные шопингу многие годы, знаем об общественной жизни торговых улиц? На мой взгляд, в городских воспоминаниях обозначены три важных вопроса – исторический, методологический и теоретический, которые вполне могла бы развить социология: важность торговых улиц для социального воспроизведения различных общественных групп, различия между ними и доминирующими социально-пространственными формами торговли – «центровыми» универмагами и крупными моллами и связь между глобальными и локальными источниками идентичности, которую они обеспечивают, а также зависимость между изменением этнического состава и спадом коммерческой активности.
Судя по мемуарам, можно, по крайней мере, сделать вывод, что у девочек создается более «домашнее» представление о районных торговых улицах, тогда как для мальчиков они часть более агрессивной общественной жизни, социальной культуры, замешенной на освоении территории и показном поведении, а то и принадлежности к подростковой банде. На представление о торговой улице влияет также классовая принадлежность: от благосостояния и культурного капитала зависит, получит ли ребенок знания об этой улице через непосредственный личный опыт или же оно будет регулироваться нанятым персоналом и родителями, а также станет ли ребенок фланером, как Вальтер Беньямин, или «бродящим по городу», как Альфред Казин. Следующий вопрос касается состава посетителей этих общественных пространств. Можно ли понимать торговые улицы как нравственный стержень обособленных сообществ, как я предлагала ранее? Являются ли они точкой столкновения интересов покупателей из одной этнической группы и владельцев из другой (часто чернокожих и евреев) или же, напротив, способствуют интеграции? Ведь послевоенные еврейские иммигранты, купившие магазины на 11-й улице, были частью одного сообщества со своими рожденными в Америке еврейскими покупателями. Сегодняшних уличных торговцев из Африки в принадлежащих афроамериканцам магазинах не привечают.
Легкость взаимного переноса значений понятий «районный» и «этнический» в случае с торговыми улицами наводит на размышления о времени и пространстве, а также о социальной идентичности. Значит ли это, что «районный» имеет отношение исключительно к масштабу, а «этнический» – к характеру общественной жизни? До какой степени социальное воспроизводство различий зависит от общих договоренностей о единообразии? Зависит ли идентичность от отождествления себя с городом или, напротив, от противопоставления ему?
Рассмотрим городские воспоминания трех представителей моей этнической группы: европейского теоретика культуры Вальтера Беньямина, американской писательницы, автора книг о путешествиях Кейт Саймон и нью-йоркского литературного критика Альфреда Казина (единственного из них живущего по сей день)[48]. Несмотря на существенные пространственно-временные различия (их детство прошло в Берлине, Бруклине и Бронксе соответственно, незадолго до или сразу после Первой мировой войны), меня всегда поражало сходство моего опыта и их переживаний, связанных с большим городом. Тем не менее разница в их детских картах города обусловлена классовыми различиями между Беньямином и Казином и половыми различиями между Казином и Саймон. Беньямин и Казин – «белые европейцы». Беньямин вырос в буржуазной еврейской семье в Берлине и, таким образом, представляет современную европейскую историю со всеми вытекающими последствиями: этнической ассимиляцией, левыми взглядами в политике и искусстве, многонациональной палитрой городской толпы, кафе, высокими стандартами архитектуры. Казин, как и Беньямин, – еврей. Однако, будучи рожденным в Европе
