Культуры городов - [79]
Окидывая взглядом прошлое мест потребления и вспоминая Бодлера, Мане, Бомарше или наблюдая его будущее в виде Inner Harbor, West Edmonton и Mall of America[43], можно сказать, что такое восприятие мест потребления соответствует определенному критическому взгляду на город в целом. Он привязывает сам процесс разглядывания к социальному контексту и помещает зрителя и обозреваемое, субъект социального действия и объект желания в социально обусловленные рамки. Поэтому фланер почти никогда не имеет женского рода (Wolff 1985), а художники и писатели, обязанные познанию города главным образом женщинам, постоянно описывают темные стороны своей бурной жизни, полные сексуальных приключений с проститутками, актрисами и моделями. В пасторальных картинах более раннего периода отношения между мужчинами и женщинами обусловливались наличием/отсутствием имущества.
В городах взаимоотношения полов перешли в форму приобретения товаров широкого потребления. Что, в конечном итоге, представляет собой акт покупки товаров или торговли телом в стандартизированном рыночном обществе, как не обмен услуги на денежные знаки? В такой картине мира фланер видится империалистом. Когда он расхаживает между витринами с товарами, многие из которых импортируются издалека, его взгляд потребителя насыщает экзотические символы новыми смыслами, и он вплетает их в пеструю и богатую ткань городской розничной торговли (Shields 1994). Тем не менее эти непривычные товары, как и вторжение иммигрантов, ими торгующих, вызывают у него смешанные чувства. Рынок колониальных товаров расширяет горизонты фланера, но при этом оскорбляет чувства коренного жителя. Так и современные горожане жалуются на засилье представителей третьего мира на улицах.
Товары широкого потребления становятся воплощенными мечтами, говорит Вальтер Беньямин (Buck-Morss 1989). Можно сказать, что горожане витают в этих мечтах. Современный горожанин – это абстрактный материалист Георга Зиммеля, вынужденный высчитывать свое социальное положение с учетом расстояния, денег, той или иной стоимости, покупающий мечту в рассрочку. Спустя почти век после выхода книги Зиммеля, общественное пространство по-прежнему находится под влиянием времени и денег. А городская культура – по-прежнему культура улиц (или внутренних улиц торговых центров), где коммуникация определяется объединяющими всех товарными устремлениями и рискованным, а потому редким, обнажением различий.
Но о каких улицах идет речь? И о каких различиях? Несмотря на большой вклад в осознание исторических процессов, при поиске истоков современности в городских местах потребления слишком много внимания уделялось господствующим формам централизованных инвестиций и стандартизированной репрезентации товаров, а вопросы народной потребительской уличной культуры обходились стороной. Можно возложить вину за это на очарование модных парижских магазинов и повсеместность массового потребления или на предпочтение, которое читатели отдали загадочному Беньямину «Парижских пассажей», а не невротическому Беньямину «Берлинских хроник». Или на вездесущность торговых центров.
Однако торговые пространства центра города и окраинные моллы далеко не единственные места проживаемого опыта (espaces vécus[44]), формирования идентичностей и сообществ. Постоянные потоки иммигрантов и растущие рынки, необходимые для удовлетворения нужд многочисленного населения, заставляют большие города создавать более сложные, разнообразные и неоднозначные места потребления. Как и в прошлом, этнические торговые улицы больших городов полны импортных товаров, уличных торговцев, музыки, политических дебатов – в общем, всего, что присуще общественным культурам города. И хотя приверженность таких мест потреблению ничуть не меньше, отличия от пассажей и моллов очевидны. Только фанатично преданный делу потребления человек станет описывать их в категориях товарного фетишизма; на самом деле такие улицы становятся местом для значительно более важных повседневных социальных практик.
Как отмечают Роберт Вентури и его соавторы, базар, в отличие от современной торговой улицы, почти не размечен. «На базаре условием общения является близость расположения» (Venturi, Brown, and Izenour 1972, 9; см.: Agnew 1986: ch. 1): ограниченное пространство, спорные вопросы, возникающие при обмене, провоцируют социальные практики беседы и осязательные практики соприкосновения. В определенное время дня такие пространства определенным образом отвечают запросам выходящих за покупками женщин. Однако на карте города, складывающейся в голове ребенка, эти espaces vécus, наравне с родным домом, находятся в самом центре обитаемого мира. Местные торговые улицы, особенно при наличии этнической, классовой или гендерной общности, становятся местом формирования идентичности.
Возможно, живя всю жизнь в сформированных вокруг центра старых городах – Филадельфии, Нью-Йорке, Париже, Белграде, – я склонна преувеличивать значение районных торговых улиц. Более того, поскольку я много лет живу в Нью-Йорке, в этнических рынках мне видятся признаки здорового оживления, которых не хватает на Кенсингтон-авеню в Филадельфии и Максвелл-стрит-маркет в Чикаго
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.