Культуры городов - [49]

Шрифт
Интервал

1983).

Что изменилось с 1970-х годов, так это наше понимание культуры и ее отношений с городом. Раньше мужчины и женщины воспринимали «культуру» как удобство, украшение общественной жизни, эдакий глянец. Искусство было символом коллективной самоидентификации, оно напоминало городам и их элитам, что нужно быть еще более благородными, передовыми и в конечном счете более производительными, чем другие (см.: Horowitz 1976). Памятники культуры – общественные пространства, скульптуры, здания – должны были воодушевлять на новые свершения, они в свою очередь были сформированы материальной цивилизацией, которая их замыслила и создала. Культура была свершившимся фактом. Однако сегодняшняя культура – светская, обобщенная, визуальная культура – сущность более гибкая и неоднозначная. Она отвечает на запросы различных групп влияния, которые вступают в конкуренцию как за определение символов, так и за пространства, куда эти символы можно поместить. Культура в таком виде – это агент перемен. Это в меньшей степени отражение и в большей – инструмент материальной цивилизации, когда образы используются не только как годные для продажи товары, но и как основание для роста туристического бизнеса и рынка недвижимости, а также для коллективной самоидентификации. Неоднозначность материальной культуры дает почву для разночтений. Культура – это и предмет общего пользования, и общественное благо, и основа, пусть и нетвердая, экономического роста, и средство формирования городского ландшафта.

Оценивая культурную экономику

Среди всех городов Северной Америки Нью-Йорк, безусловно, обладает самой обширной базой высокой культуры. В 1977 году 30 % всех рабочих мест в сфере искусств в США приходилось на город Нью-Йорк. Выручка городских музеев составляла 25 % от объема выручки всех американских музеев. Доходы от деятельности драматических театров достигали 34 % от доходов всех театров страны. Те же показатели для симфонических оркестров и балетных трупп составляли 29 %. Доля нью-йоркских некоммерческих организаций в сфере искусства – 26 % от всех подобных организаций США (Nonprofit Sector 1982, 3). Спустя пятнадцать лет Нью-Йорк по-прежнему затмевает своих ближайших конкурентов – Лос-Анджелес и Чикаго – по количеству, масштабам и разнообразию крупных культурных учреждений. В городе работает почти 500 коммерческих галерей, 49 музеев, 34 коммерческих театра с годовым бюджетом более 300 тысяч долларов, 31 хореографическая труппа и 26 симфонических оркестров. И самое важное на сегодня – почти половина приезжих, посещающих эти учреждения культуры, говорят, что приехали в Нью-Йорк именно ради культурной жизни (Port Authority 1993).

Если верить приблизительным подсчетам, в 1992 году символическая экономика, в наиболее широком представлении объединяющая художественные галереи и аукционные дома, коммерческие театры, некоммерческие учреждения культуры, кино- и телепроизводство, а также расходы приезжающих специально на культурные события, составляла 9,8 миллиарда долларов в год (Port Authority 1993)[29]. Эта сумма значительно выше более ранней оценки в 5,6 миллиарда долларов, которая так впечатлила вице-мэра. Такие суммы плохо сочетаются с некоторыми показателями экономического упадка, который не мог не сказаться и на культуре: рецессия, повлекшая за собой массовые сокращения, которая началась в городе за два года до того, как распространилась по всей стране, то есть в начале 1989-го; снижение показателей прибыли финансовых компаний, вследствие чего заметно сократилась оказываемая ими спонсорская поддержка, а также непредусмотренные расходы их высокооплачиваемых сотрудников; начавшееся в 1990-х сокращение бюджетов города и штата Нью-Йорк, ставшее результатом дефицита, а также последовательное снижение государственных затрат администрациями Рейгана и Буша. Противоречия между успехами и ростом культурной экономики и общим обнищанием Нью-Йорка отражаются в «рейтинге самых пригодных для жизни городов», в котором участвуют 300 крупнейших городов Северной Америки. Если по оценкам ситуации с преступностью, трудоустройством и стоимостью жизни Нью-Йорк занимает последние или близко к тому места, то в плане искусства и культуры он на первом (Savageau and Boyer 1993).

Три направления культурной деятельности – производство теле-, кино- и видеопродукции, некоммерческие учреждения культуры и расходы туристов – имеют влияние на городскую экономику, которое выражается в миллиардах долларов. Лидер по прямым расходам (1,4 миллиарда долларов), а также по общим экономическим показателям (3 миллиарда) – это теле- и кинопроизводство (Port Authority 1993). Прямые расходы некоммерческих организаций составляют 1,3 миллиарда, а общие экономические показатели – 2,3 миллиарда. И хотя в коммерческих театрах снизились и доходы, и количество постановок, их прямые расходы по-прежнему составляют 451 миллион долларов, а общие показатели – 905 миллионов. Художественные галереи и аукционные дома тратят 398 миллионов на прямые расходы при общих показателях в 840 миллионов долларов без учета продаж. В результате экономического спада в середине-конце 1980-х годов рост приостановился в каждом из этих секторов и наметился снова лишь в 1992 году. В то время как экономические показатели теле- и кинопроизводства выросли с 2 до 3 миллиардов долларов, показатели некоммерческих учреждений и расходы туристов остались на прежнем уровне.


Рекомендуем почитать
Социально-культурные проекты Юргена Хабермаса

В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.


Пьесы

Пьесы. Фантастические и прозаические.


Краткая история пьянства от каменного века до наших дней. Что, где, когда и по какому поводу

История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.


Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.


Вторжение: Взгляд из России. Чехословакия, август 1968

Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.


Сандинистская революция в Никарагуа. Предыстория и последствия

Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.


Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике (сборник)

Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.


Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.


Социальная справедливость и город

Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.


Не-места. Введение в антропологию гипермодерна

Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.