Культуры городов - [48]
Спустя год, когда по городу стали распространяться слухи, что недавно избранный мэр-республиканец Рудольф Джулиани собирается урезать финансирование небольших некоммерческих учреждений культуры, за что его резко критиковали многие должностные лица, он отозвался так: «Одна из важнейших задач великого города – это поддерживать и сохранять искусства и как часть своего духового своеобразия, и как прибыльную индустрию… жизненно важную для обновления нашей экономики» (New York Times, January 25, 1994). Наряду с растущей численностью производителей культуры, так или иначе задействованных и в сфере обслуживания, и в некоммерческих организациях, всеобщее признание значимости искусств в жизни и экономике Нью-Йорка предполагает, что мы наконец пришли к «художественному способу производства» (Zukin 1989 [1982]).
Однако степень приверженности культуре бывает разная. Чиновникам и девелоперам куда приятнее обсуждать образ города как культурной столицы, нежели выполнять просьбы о поддержке, поступающие от художников, музыкантов, владельцев театров и музейных работников. Сложившееся представление о безусловной ценности искусств нередко рушится, сталкиваясь с конфликтами вокруг использования земли, рабочей силы и финансов. В особенности когда потребность в дешевом жилье для художников не согласуется с экономическими требованиями скорейшей джентрификации, потребность театров в сценических и репетиционных пространствах – с программой строительства офисных помещений в деловом и торговом районе Манхэттена, потребность в сохранении гарантированного количества рабочих мест в оркестровой яме – с необходимостью урезать затраты на оплату труда в концертных залах и бродвейских мюзиклах. Когда ситуация обостряется, культура всегда используется в качестве промежуточной стратегии развития, весьма полезной в периоды неустойчивости и рискованных девелоперских проектов. Людям искусства всегда рады как связующему звену на пути к джентрификации, но, когда стоимость недвижимости повышается, их уже не воспринимают как постоянных жильцов, достойных защиты. Культурные зоны и художественные инсталляции приветствуются там, где провалились планы возвести небоскреб или же девелоперская компания только начинает разрабатывать проект и спонсирует художников. В целом выгоду от синергии искусства, финансового и политического секторов высокое искусство и туристическая индустрия получают исключительно нерегулярно, в виде редких прибылей независимых производителей культуры.
Тем не менее культурные стратегии развития нужны государственным чиновникам. Резкое снижение рабочих мест на производстве и выдвижение на первый план сферы бизнес-услуг требуют новой, более абстрактной репрезентации экономического роста. В Нью-Йорке, как и в Чикаго, Сан-Франциско и других больших городах, некоммерческий сектор, в том числе учреждения культуры, играет серьезную роль в экономике услуг и предоставляет больше рабочих мест, чем производство. Считается, что количество и разнообразие культурных достопримечательностей и вариантов времяпрепровождения составляют важное преимущество городов. Очарование культурной столицы, по идее, должно компенсировать минусы, связанные с жизнью и работой в Нью-Йорке. Более того, еще с начала 1980-х годов исследователи, связанные с государственными учреждениями, утверждают, что культурная деятельность, включая производство телевизионных программ, бродвейские спектакли, музейные экспозиции и аукционы, оказывает серьезное стимулирующее воздействие на городскую экономику (Port Authority 1983, 1993; а также Arts and New York 1978).
Если основной сферой деятельности в городе и является искусство, то едва ли это можно воспринимать как новшество. Нью-Йорк является центром «информации» Соединенных Штатов практически со времени их основания (Pred 1973). Расположенный в центре многочисленных транспортных систем, а также на важнейшем торговом пути, соединяющем США и Европу, к концу XIX века Нью-Йорк становится ведущим центром распространения культурных веяний и тенденций. Здесь продукты культуры появлялись и подвергались перекрестному опылению «высшим обществом», дельцами и непрерывным потоком эмигрантов. Бесконечная череда нуворишей, которые тянулись к представителям старых денег, предоставляла возможности для производства новых культурных символов.
Постоянно растущая концентрация производителей культуры в Нью-Йорке, а также экономические выгоды, которые каждая сфера культуры получала от импорта созданных здесь продуктов – будь то региональные журналы, театральные постановки или новая мода, – в течение века обеспечивали этому городу лидирующее место в культурной индустрии. Говоря на языке экономистов, из сосредоточения производителей культуры, посредников и поставщиков получилась экономическая агломерация. Специализированные социальные анклавы художников, писателей, музыкантов и артистов росли в Нью-Йорке как грибы после дождя, в особенности в центральных районах Манхэттена (Wallock 1988b). Особенно заметным этот процесс стал в 1940—1960-х годах, когда политики холодной войны, боровшиеся с советским коммунизмом методом «культурной свободы», привлекли общественное внимание к нью-йоркской школе абстрактной живописи, сделав город культурной столицей страны, а по мнению многих – и всего мира (
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.