Куликовская битва. Запечатленная память - [26]
Что же, по представлениям современников Куликовской битвы, должно было заменить на поле брани богатырскую силу? «Богатырями» в этот исторический период становятся «подвижники», герои не одного момента, а «трудоположники» на протяжении всей своей жизни. Таковым был, к примеру, Стефан Храп (Пермский), изобретатель пермской азбуки, сумевший склонить народ к принятию христианства. Настойчивость и мудрость этого человека, никогда не державшего в руках оружия, дали основания современнику и агиографу Стефана — Епифанию Премудрому — назвать его «мужественным храбром»[342]. Важно отметить типичность подвига Стефана Пермского, одного из многих учеников Сергия Радонежского, чья деятельность была, по представлениям того времени, сродни ратному труду храбров. Широкая сеть монастырей, созданная Сергием и его учениками (семь монастырей основал он сам и десять его ученики)[343] способствовала утверждению новых идеалов и объединению русских земель.
Храбры ХIV — ХV в. — это не безрассудные храбрецы, готовые безо всяких сомнений пойти на колоссальные физические перегрузки. Каждый их шаг — результат «мудрого решения». Немало острых проблем, возникших в ходе подготовки и проведения битвы, разрешили они, находя единственно верное решение. Дмитрий Иванович и Сергий Радонежский отважились поднять Русь против Мамая. Нужно ли переправляться через Дон? Этот вопрос мудро и аргументированно разрешает великий князь. Воинскую мудрость проявляет Боброк-Волынец, «уряжая полки» перед битвой. Правильная расстановка сил и своевременное вступление в бой засадного полка в конечном счете решили исход сражения. Долго выжидал мудрый воевода Дмитрий Боброк удобного момента для вступления засадного полка в битву и, уже когда казалось, что помогать будет некому, он почувствовал «благодать Божию» — легкий ветерок в спину, и одним ударом опрокинул татарскую конницу. «Увы нам, — кричали татары, — Русь пакы упремудрися [курсив наш — В. Ч.] упише с нами брашася, а доблии вси съблюдошася»[344].
Конечно же, современники Куликовской битвы не выходили за рамки средневекового мировоззрения и успех любого предприятия видели, в конечном счете, в «благодати Божией». Утратив эту благодать на Калке, они только на Дону почувствовали уверенность в себе и, как повествует «Сказание…», с возгласами: «С нами Бог!» — преследовали бегущего врага. Поэтому день Куликовской битвы и победы воспринимается в произведении, несмотря на реальную угрозу жизни, как «день спасения»: «… сиа бо смерть нам ныне несть смерть, но жывот вечный»[345].
Тем не менее современники «русского возрождения», как иногда называют эпоху Куликовской битвы, жили и творили в реальной жизни и поддерживали друг с другом реальные человеческие отношения. Все это способствовало существованию отдельных элементов внерелигиозного гуманизма. Словно предчувствуя невероятное кровопролитие, горько восклицает автор «Сказания о Мамаевом побоище»: «… в един бо час, в мегновении ока, с колико тысуч погябе душь человечьскых…»[346]. Речь в данном случае идет не только о «бессмертных» душах православных. Не менее любопытна мысль о смешении во время боя русской и татарской крови, высказанная с известной долей сожаления. Со всей глубиной автор «Задонщины» понимает человеческое горе врагов-кочевников: «Уже нам, братие, в земле своей не бывати, а детей своих не видати, а катун [жен] своих не трепати [ласкать], а трепати нам сыраа земля, целовати нам зеленаа мурова…»[347].
Подчеркнутое внимание к человеку свойственно литературным произведениям о Куликовской битве.
Радость грандиозной победы не в силах смягчить горе по поводу гибели самого близкого человека. Плачет Марья, жена воеводы Тимофея Валуевича: «Се уже веселие мое пониче во славном граде Москве…»[348]. Рыдают жены других воинов, неких Андрея и Михаила: «Се уже обемя нам солнце померкло в славном граде Москве…»[349].
Ценность героя эпохи Куликовской битвы заключается не в его невероятных внешних данных, а в его внутренней силе и жизненной активности. Пусть он не в состоянии бороться с медведем, побеждать в одиночку «тысячу» воинов, с веревками вместо оружия идти на войска противника — его сила в ином. Мудрость, стремление к справедливости, высокое чувство патриотизма сделали его подлинным героем своего времени.
Первые годы после битвы
Не раз в дренерусской литературе времен ордынского владычества поднимался вопрос о междоусобицах. Постыдные распри князей, осуждавшиеся с времен Киевской Руси, принимали особенно тяжкую форму, когда в них вовлекались иноземцы. Татары, кровно заинтересованные в ослаблении подвластных земель, искусно сталкивали русских князей между собой, поочередно помогая то одному, то другому. Предательство отдельных феодалов дорого обходилось русскому народу, все дальше отодвигало долгожданную пору освобождения. «Вам же лепо было, — писал летописец, обращаясь к князьям, — друг за друга и брату за брата стоати, а татаром не выдавати, но противлатися на них заодин, и за русскую землю и за православное христьянство стоати, вы же съпротивное творите, и татар наводите на христиан и братию свою предаете татаром»
