Куликовская битва. Запечатленная память - [25]
Конечно, трафаретная характеристика не учитывает особенностей той или иной личности, но тем не менее представление о них можно получить, исходя из описания конкретных поступков. Сами по себе «наборы достоинств» помогают узнать качества, составляющие идеал эпохи. Бросается в глаза, что при всей описываемой мягкости характеров положительные персонажи, с точки зрения современников, отличаются большой жизненной активностью. В «Житии» подробно рассказывается о хозяйственных занятиях Сергия, о его церковной и политической деятельности. Весьма обширна и деятельность Дионисия, «книгам казителя, монастырям състроитеяя и мнишьскому житию наставника, и церковному чину правителя и общему житию началника»[331], оценка которой попала на страницы летописи.
Обращает на себя внимание почти полное отсутствие описаний внешности героев панегирических сочинений конца XIV — начала XV в. На общем фоне несколько пародийную окраску приобретает портретная характеристика претендента на митрополичий престол — Митяя, духовника Дмитрия Ивановича, в так называемой «Повести о Митяе», созданной в начале 80-х годов XIV столетия: «… възрастом не мал, телом высок, плечист, рожаист, браду имея плоску и велику и свершену, словесы речист, глас имея доброгласен износящь…»[332]. Оказывается, что при столь заметной внешности его деятельность ограничивается едва ли не единственным занятием: Митяй на «особе ношаяше пачать князя великаго». А мощные плечи и полное лицо можно истолковать, как явные намеки на «неправедный» образ жизни. Достаточно вспомнить, какими крохами питался, согласно «Житию», Сергий Радонежский, «яко многожды на утрия и хлебу не обрестися»[333], и с каким невниманием относился он к внешнему блеску. Митрополит Алексей захотел подарить Сергию драгоценный крест, на что Сергий ответил: «… прости мя, владыко, яко от юности не бых златоносец, в старости же наипаче, хощу в нищете пребывати»[334]. Явно не внешнее благополучие и не громкий голос вызывали симпатии современников. Героев выделяли из числа деятельных людей, наделяя их кротостью, тихостью и скромностью.
Литературные портреты в эпоху Куликовской битвы пишутся не только черной или белой красками, хотя такая тенденция и преобладает. В этой связи вызывает интерес высказывание летописца под 1409 г., стремящегося к объективному отражению действительности, как якобы делал при Владимире Мономахе киевский летописец Сильвестр Выдубицкий. В некоторых случаях летописец стремится «все добрая и недобрая прилунившаяся написовати»[335]. Таков эпизод, рассказывающий о захвате в плен обманом соперника Дмитрия Ивановича — тверского князя Михаила Александровича. Инициатором западни был вместе с великим князем митрополит Алексей. К нему и адресуется главный упрек, исходящий как будто от тверича: «… к нему же веру имел паче всех, яко по истинне святителю»[336].
Оценка действий современников Куликовской битвы не всегда однозначна. Сквозь трафарет почти «иконописного» изображения проглядывает иногда сомнение, протест. Некоторые уже данные оценки уточняются. Например, москвичи, охарактеризованные новгородцами как «небывальцы» и рязанцами как «слабые, страшливые, некрепкие», прямо не отрицают этих качеств. Даже признают себя на страницах Летописной повести и «Сказания о Мамаевом побоище» отчасти «небывальцами». И в этом нет ничего удивительного. Мы не встречаем на Куликовом поле в русском стане удалых рубак, таких, какие были еще в войске Александра Невского во время Невского побоища. «Повесть о Невском побоище» особо выделяет мужество шести «мужей храбрых». Они на конях въезжали на корабль противника, подсекали златоверхий шатер, сражались и побеждали превосходящие силы противника[337].
Конечно же, были герои и в войске Дмитрия Донского, но не в подвигах одиночек видели современники освобождение от иноземного ига. Этим можно объяснить тот факт, что даже «первоначальник» Куликовской битвы Александр Пересвет так и не стал в русской литературе олицетворением богатырской мощи. Его поединок с татарским богатырем Челубеем завершился обоюдной смертью. Так проблематично не заканчивалось ни одно из известных в русской истории единоборств. Более того, Темир-Мурза показан подчеркнуто сильнее своего соперника. Он мог один, как считает автор «Сказания о Мамаевом побоище» нанести русскому воинству значительный урон[338].
Расставшись с русским богатырством еще в 1223 г. на берегах Калки, Московская Русь могла рассчитывать только на усилия обыкновенных людей и даже на «небывальцев», какими были Гридя Хрулец, Юрка Сапожник, Васька Быков и другие ополченцы. Собранные почти со всех русских земель, они проповедовали отнюдь не местный патриотизм, защищая наряду со своими отчинами и «всю Русскую землю»
