Куликовская битва. Запечатленная память - [22]
Желая усилить значение победы 1380 г., как возмездия за былые поражения и тяготы, автор «Задонщины» использует образ бранного поля из «Слова о полку Игореве» для описания поля Куликова: «Черна земля под копыты, а костми татарскими поля насеяша, а кровью их земля полита бысть. Уже бо въстонала земля татарская бедами и тугою покрышася»[291]. Напрасно плакали татарские вдовы, «понеже убо умре нечестивые и погибе память их с шумом», как отмечал автор «Сказания…». Бесславная смерть ордынцев противопоставляется героической гибели русских воинов в битве за свою независимость. О тех, кто заслужил, русские хранят «достойную память» и в книгах соборных (синодиках) записывают их имена для тех, кто будет после них, чтобы «по отечеству» жаловать детей погибших. Об этом гласят некоторые списки «Сказания…»[292].
Тяжел был обратный путь. Утомленное в битве войско, везя многочисленных раненых и обозы военных трофеев, растянулось на десятки верст. Этим и воспользовался Ягайло, не решившийся вступать в открытый бой на Куликовом поле. Согласно немецким хроникам, литовцы захватили у русских военную добычу, заполученную у татар[293]. Особый акцент немецких хроник на захвате литовцами добычи заставляет думать, что столкновение произошло не с авангардом русских войск, а с одним из его обозов. Право же, не велика честь победы над незначительным охранением обоза, тем более что значимость этой «победы» сильно преувеличивается, так как в Москву русские войска пришли, доставив «корысть многу: погна бо с собою многи стада, кони и вельблуды и волы, им же несть числа, и доспехы, и порты, и товар»[294].
Маловероятен факт вооруженного выступления Олега Рязанского уже после Куликовской битвы, о котором сообщают русские летописи[295]. Действительно, если Олег не решился выступить против Дмитрия в составе объединенных войск Мамая и Ягайло, то какой был смысл идти одному против рати, только что одержавшей блистательную победу. Об участии рязанцев в разбойничьем грабеже, совершенном литовцами, немецкие хроники не сообщают. Не говорится об этом и в договоре великого князя Дмитрия Ивановича с великим рязанским князем Олегом Ивановичем в 1382 г. Другое дело, что со времен Куликовской битвы происходили частные случаи грабежа со стороны рязанцев, о которых и сообщает «Докончание». Более того, воспользовавшись разгромом Мамая, Олег «отоимал татарския» места, о чем есть упоминание в Договоре 1380 г. Дмитрия Донского с Олегом Рязанским[296]. Тем не менее русские летописи и «Сказание о Мамаевом побоище» пестрят известиями о враждебных действиях рязанцев до и после битвы на Куликовом поле. Проникновение этих сведений на страницы официальной летописи объясняется определенным настроением княжеской «канцелярии» и, возможно, московско-рязанскими отношениями в данный период. В связи с этим можно вспомнить крупного представителя московского боярства Михаила Александровича, производившего по поручению Дмитрия Донского подсчет потерь после битвы[297]. Еще в 1353 г., будучи московским наместником в Лопасне, он был захвачен Олегом Рязанским и уведен в плен. «Биша его, и многы пакости сотвориша ему, и потом одва выкупили его», — повествует летописец[298]. Возможно, претерпевший много страданий от Олега Рязанского боярин Михаил Александрович и был автором антирязанских мотивов, укоренившихся в более позднее время в официальном московском летописании. Между тем политика московского княжества по отношению к Рязани после битвы при Скорнищеве в 1371 г. и в ближайшие годы после Куликовского сражения отличалась лояльностью. Более того, на протяжении 70-х годов великий князь чуть ли не каждый год посылал свои войска «стеречи татар», тем самым обеспечивая безопасность и рязанского князя, а в 1378 г. его отряды разбили на рязанской реке Вожа Мамаева воеводу Бегича. Год спустя после Куликовской эпопеи Дмитрий Иванович предпринял попытку заключить договор с Олегом. Правда, далеко не всегда московские войска успевали оказать помощь рязанцам, и татарские рати, приходившие изгоном, разоряли пограничное русское княжество. Это и определило выжидательную, но отнюдь не агрессивную политику Рязанского княжества до и после Куликовской битвы.
Только через двадцать два дня добралось до Москвы измученное и израненное воинство Дмитрия Донского. Простояв «на костех человеческих три дня и три ночи, разбирая христианские телеса и похорониша честно» и пройдя около двухсот километров, спустя восемь суток, 21 сентября, войско подошло к Коломне[299]. Обратный путь был проделан на неделю быстрее, чем движение к месту боя. Вероятно, нападение литовского князя Ягайло на русский обоз носило настолько локальный характер, что ни в коей мере не повлияло на скорость продвижения войск. Отдохнув четыре дня в Коломне, «почив мало от труда» ратного[300], Дмитрий Донской продолжил свой путь к Москве, где уже давно знали о победе и ожидали героев. Чтобы скорее принести весть о победе, русские «марафонцы» с доброй вестью за трое суток («в 4 день после бою»)
