Куликовская битва. Запечатленная память - [21]
Вступление в бой резерва решило исход сражения, продолжавшегося свыше трех часов[280]. Более тридцати верст гнали русские татарских всадников. Увидев, что битва проиграна, Мамай с тремя вельможами (по другим данным, с четырьмя)[281] бежал от преследования на свежих конях, не использовавшихся в схватке. На юге он собрал «остаточные силы», желая вернуться на Русь изгоном, но был разбит ханом Тохтамышем. Эта битва произошла у рек Колмак и Кальченка, по версии «Сказания…», «на Калках»[282] (приток Ворсклы). Здесь позже можно было встретить названия, связанные с именем Мамая: Мамаево урочище, Мамай-Сурки и др. Не исключено, что Мамай с остатками своих войск хотел встретить своего противника вблизи литовской границы, где он мог рассчитывать на помощь своего союзника Ягайло. Тем не менее русские летописцы, жаждавшие справедливого возмездия татарам за поражение 1223 г. на реке Калка, называют местом встречи Мамая с Тохтамышем именно эту реку. По версии Летописной повести, прибежавший в Кафу (ныне Феодосия) Мамай был опознан «неким купцом» и убит на месте[283].
Печальное зрелище представляло собой поле Куликовской битвы: тысячи тел лежали как «сенные стога», только изредка мертвую тишину нарушали стоны раненых да крики ворон. По образному выражению «Задонщины», «трупы татарскими поля насеяша, а кровию протекли реки», из-за чего «борз конь не может скочити, в крови по колено бродят»… [284].
Спустя некоторое время после погони под знамена своих полков стали возвращаться русские воины. А под великокняжеским черным знаменем «стал на костях» Владимир Андреевич. Последний факт, изложенный в «Сказании…», вызвал недоверие некоторых исследователей[285]. В самом деле, мог ли Владимир Андреевич, не удостоверившись в смерти Дмитрия Ивановича, встать под его знамя и тем самым присвоить себе честь одержанной победы? Нет сомнения в том, что Владимир Серпуховской по достоинству получил прозвище Храброго. Но почему Дмитрию Донскому не уделено в тексте «Сказания…» должного внимания? Некоторые разъяснения на этот счет дает само «Сказание о Мамаевом побоище»: в нем великий князь не находится в центре внимания во время битвы, и только отдельные свидетельства очевидцев, мельком видевших его, помогают воссоздать картину героического поведения Дмитрия Ивановича во время боя. Простые воины, среди которых сражался князь, единодушны в оценке действий Дмитрия Донского на разных этапах сражения. В начале битвы великого князя, сражающегося железной палицей, видел Юрка Сапожник. Чуть позднее Васюк Сухоборец наблюдал, как «крепко бился» государь. То же самое подтвердил Сенька Быков, видевший его некоторое время спустя. В разгар сражения, по свидетельству Гриди Хрулеца, бился Дмитрий Иванович с четырьмя татарами. А перед выездом засадного полка из Дубравы Степан (или Стефан) Новосельцов заметил, как на великого князя «наезжали три татарина», один из них ранил Дмитрия копьем. Это был последний русский воин, видевший Дмитрия Донского во время боя. Но не смог Степан Новосельцов помочь князю, так как за ним самим гнались три ордынца[286].
Напротив, Владимир Андреевич, вступивший в бой в решающий момент, всегда находился на виду. Мы будто сами слышим его диалог в Дубраве с Дмитрием Волынцом и знаем о его горячем желании поскорее вступить в бой. Придуман диалог или его в самом деле кто-нибудь слышал? Ответ находим в описании чуда с «венцами победы», якобы происходившего перед выходом из Дубравы засадного полка, где находился и Владимир Храбрый. «Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от плъку Владимера Андреевича», — пишет автор «Сказания…»[287]. Конечно же, в личном контакте с автором бывший воин засадного полка не мог ограничиться рассказом о чуде. В этом нас убеждают другие эпизоды, где именно Владимир Андреевич показан на первом плане. Слышатся его речи, виден его боевой пыл и нетерпение скорее вступить в бой. Своему предводителю и приписывает честь победы неизвестный «верный самовидец» из полка Владимира Серпуховского. Но в центре повествования Владимир Храбрый оказывается не только благодаря свидетельству «самовидца». Подобных данных о великом князе можно было собрать гораздо больше. Дело, вероятно, в том, что само «Сказание…» составлялось в кругах, близких удельному князю Владимиру[288].
Между тем главного героя сражения, поднявшего Русь на врага и своим полководческим талантом обеспечившего победу, не сразу отыскали среди мертвых тел. Его нашли «бита и язвена вельми и трудна, отдыхающи ему под сению ссечена древа березова»[289]. Судя по всему, князь серьезно не пострадал.
Восемь дней «стоял на костях» великий князь, пока не отделили русские тела от татарских. А московский боярин Михаил Александрович из полка коломенского воеводы Микулы Васильевича принялся считать, «коликих князей и воевод у нас несть и молодых людей». Потери составляли тысячи. Убитых сотнями укладывали в гигантские братские могилы — скудельницы, а для наиболее известных воинов выдалбливались из цельных дубовых стволов колоды, в которых погибших героев везли в Москву. А на поле брани остались «нечестивых телеса, зверем и птицам на расхыщение…»
