Кукла в волнах - [49]
— Так у вас точно что-то было?
— Было, но не настолько серьезным, чтобы я делал предложение.
— И правильно, Витек! Скажу тебе честно, эти официантки, вообще солдатки, сам понимаешь, что за контингент. Из них, наверное, каждая вторая блядь, если это не жена офицера или прапорщика. Да и среди тех, тоже имеются охочие. Как говорит ваш Приходько, работают как швейные машинки.
— Повторяешь Крутова — он меня так же просвещал. Наверное, здесь южное солнце способствует бляству, — предположил я, — в Сибири публика не такая горячая.
— Да, да, — согласился Юрий, — всё может быть! Помнишь, как писал Есенин?
— Кажется, он писал про руки, — поправил я его.
— Какая разница? — отмахнулся Кузовлев, — руки, ноги. Цель одна: у неё отдаться, у него взять. Вот такой, понимаешь, обмен. Каждому своё!
— «Понимаешь, когда вынимаешь!» — как говорили у нас курсанты, сходив на удачное свидание, — согласился я с приятелем, — может ты и прав… Пойду готовиться в наряд. Надо вздремнуть хотя бы часок, а то потом всю ночь бороздить просторы гарнизона и ловить самовольщиков.
Попрощавшись, я пошел домой, по пути думая о распространившихся обо мне слухах. Честно говоря, было не особенно приятно. Я вообще не люблю никакого давления, а в подобных делах, тем более. Зря Илона это сделала. Может, думала подтолкнуть меня, заставить скорее принять решение? Я понимаю, бывают такие люди, которых надо хорошенько пнуть, придать некоторое ускорение. Но к их числу я себя не относил.
Войдя во двор дома, и направляясь к своему флигелю, я вспомнил об Оксане, ее обваренном лице. Мне не хотелось с ней встречаться даже случайно, поэтому я, не останавливаясь, прошел к себе и лег на койку, чтобы немного отдохнуть. Заступать на дежурство предстояло в пять вечера, и в запасе ещё было три часа.
В приоткрытое окно лениво втекал тёплый воздух, который здесь на юге, даже поздней осенью, остывал медленно, постепенно. Ветер, словно человек-невидимка, тихо вошёл в мою комнату, небрежно трогая покрывало на кровати, старые газеты, лежавшие на полу. Мысли об одиночестве, отступившие в последнее время, появились вновь. Я не знал, что сказать самому себе, как объяснить причины этого периодически возвращающегося чувства. Словно перебираешь вещи, и каждый раз натыкаешься на ненужную, которую, казалось, давно отложил, убрал в дальний ящик за ненадобностью.
Незаметно, под аккомпанемент невесёлых мыслей я задремал и проснулся только по сигналу маленького будильника, весело запищавшего на столе.
К вечеру похолодало. Откуда-то набежали тучи и небо, казалось, вот-вот разродится унылым осенним дождем. Быстро поднявшись, я надел брюки-галифе, хромовые сапоги, сверху накинул портупею. Мне вспомнилась поговорка: «Как надену портупею, всё тупею и тупею». Как-то, заинтересовавшись происхождением этого слова, я нашёл в словаре, что «портупея» с французского означает ремень для шпаги. Ну что же, шпаг нам не выдавали, а вот кобуру с пистолетом на неё нацепить было можно.
Чтобы не промокнуть под дождем, особенно ночью, когда по уставу следовало проверять службу часовых, я захватил плащ-палатку, сложив её в небольшой портфель. На этом, собственно, сборы были закончены.
Развод наряда прошел как обычно — на аллее перед зданием штаба полка. Я доложил дежурному по полку, что наряд построен, Мы провели осмотр солдат, каждый своего подразделения, а потом промаршировали к месту несения службы. Вот такое нехитрое дело — заступать в наряд на сутки.
В ночное время, когда все офицеры расходятся по домам, дежурный по батальону обладает высшей властью в подразделении, так что меня с полным правом можно было назвать «ночной комбат». Дежурство фактически начиналось с ужина в столовой, куда роты приводились старшинами-прапорщиками, в редких случаях сержантами.
Особо выгодной в столовой считалась должность хлебореза. Сколько я служил, хлеборезами почти всегда были армяне или азербайджанцы, видимо у них тяга такая — резать хлеб с маслом. Как они проникали туда неизвестно — это словно закон физики, выведенный штабными умами и не подлежащий изменению. Вот и сейчас, едва я вошел в помещение солдатской столовой, из окна хлеборезки выглянул армянин Тигран и, узнав меня, кивнул. К этому времени в столовой уже звонко стучала алюминиевыми ложками рота охраны.
Старшина роты прапорщик Никитенко — муж той самой настырной Аллы, с которой я столкнулся из-за абрикосов, спокойный, рассудительный мужчина небольшого роста, подошел ко мне и принялся рассказывать о проблемах с сыном, который учился в школе последний год. Он склонялся к мысли отправить его поступать в Новочеркасское военное училище связи.
Обсудив эту тему, мы подошли к окну хлебореза Тиграна, где понаблюдали, как он металлической меркой выдавливал порции масла для солдат на большую тарелку. Занятие это было долгим и утомительным, но Тигран, судя по его физиономии, был доволен своей работой и не хотел бы её менять на другую. К примеру, мокнуть под дождем на посту или, не выспавшись брести по плитам, прочесывая ранним утром аэродром. Как говорил перед этим Юра: «Каждому своё!»
Первая книга дилогии о сотрудниках ФСБ. Повесть рассказывает о самоотверженной работе чекистов, умело раскрывающих сложное и запутанное дело. Читатель узнает, как необходимо быть бдительным и внимательным и как любой на первый взгляд факт дает возможность сотрудникам органов госбезопасности разоблачить важных государственных преступников. Дело, которому они служат, требует не только мужества, находчивости, неколебимой твердости, но и душевной чуткости, любви к человеку, высокой нравственной чистоты.
Ты обыкновенная офисная мышка, на первый взгляд серая, не выдающаяся ни умом, ни внешностью.Сколько таких, как ты, сидит по фирмам, конторам и учреждениям, выполняет однообразную, чаще всего неинтересную работу? Сколько ждет, когда что-то или кто-то повлияет на их судьбу, изменит жизнь? Но годы летят, и ничто не меняется — они продолжают ходить на работу, жить, отдаваясь мелким радостям, воспринимая неудачи как нечто, само собой, разумеющееся. И только иногда, если присмотреться внимательней, в глазах этих офисных мышек можно разглядеть еще не потухший огонек надежды.И однажды Другая жизнь постучит в твою дверь.
Пространство нашего обитания в гигантских мегаполисах и этот, уже неотделимый от нашего существования, всегда демократичный город под названием «Метро»… Сотни километров подземной жизни, постоянно обновляющейся, бурлящей потоками или текущей небольшими ручейками. Люди опускаются и едут в метро, чтобы соединиться с другими людьми на поверхности, попасть в другую, каждый в свою, реку страстей, желаний или серой действительности. Главный герой Максим живет обычной и уникальной жизнью одновременно. Его мысли, встречи, решения становятся его судьбой.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.