Куда уходит кумуткан - [42]

— Чего там? — шептал Саша, лишний раз протирая очки, будто после этого мог увидеть чуть дальше.

Максим раздражённо махнул рукой. В это мгновение дядя Коля повернулся к ребятам, но не отругал за то, что они приблизились, а поманил, показывая, что идти нужно молча, медленно и с разных сторон.

Вскоре все склонились над отверстием в насте.

— Чудненько, — губами прошептал Саша.

Внутри они увидели овальную нору не меньше двух метров в диаметре. Посреди неё была прорубь с покатыми краями, уводящая в тёмно-синюю глубь Байкала. Рядом с нею — лежанка из волнистого подтаявшего снега. Она вся была покрыта серовато-жёлтой линной шерстью, будто это и не логовище, а парикмахерская для мелких зверьков, сейчас закрытая по случаю весенних каникул или какого-то морского праздника. Подумав так, Аюна улыбнулась.

На снегу были заметны тёмные следы — живший тут нерпёнок не успел обзавестись отдельным туалетом и ходил прямо в кровать, даже не вставая из неё. Саша поморщился: ветер вычерпывал из логовища кислый, душный запах.

Максим заметил, что в снежную стенку впечатаны две надкусанные рыбки-голомянки[38]. Чуть дальше начинался вход в тоннель. Максим знал, что бельки прорывают несколько таких тоннелей, порой уводящих на десяток метров от логовища. Теперь было понятно, почему дядя Коля просил идти осторожно — можно было провалиться в один из них. Но весна ещё не успела утончить наст, и он оставался крепким.

Нерповщик заметил, что След в отдалении опять занял выжидательную позицию, и заторопился:

— Ладно, смотрите ещё, а потом не мешайте. Помогите деду с палаткой.

Дядя Коля достал из рюкзака сеть. Расправил её, прикрепил несколько пластиковых бутылок к верхней кромке, и грузила — к нижней. Затем подцепил верхнюю кромку шестом и стал аккуратно заводить её через прорубь под лёд.

— Что-то логовище не похоже на твой макет, — прошептал Саша.

— Это да, — согласился Максим.

Его пенопластовый макет был другим. Красивый, аккуратный. А тут — грязная дыра под снегом.

Закрепив сеть, дядя Коля вытащил шест из воды. Поднял вырезанную из наста крышку люка. Осмотрел её внутреннюю сторону — поросшую мутными комкастыми сосульками, и вложил её в дыру.

— А зачем вы логовище закрыли? — спросил Саша.

— Любопытный? — с усмешкой спросил дядя Коля. Видя, что смутил Сашу таким вопросом, хмыкнул и объяснил: — Для него это самое надёжное, безопасное место. Он каждый день сюда возвращается, прячется тут от всех опасностей. Это его дом, и он его хорошо знает, до мелочей. Если подплывёт — а тут всё изменилось, испугается. Увидит, что тени над прорубью стали другие, и уплывёт к запасным отныркам[39]. Потом ищи его.

Максим заметил, что теперь из логовища наружу вела толстая леска. Её нерповщик привязал к сигнальному столбику, который воткнул в стороне от люка. Не дожидаясь Сашиных вопросов, сразу объяснил — как только нерпёнок угодит в сеть и начнёт в ней биться, на столбике замигает фонарь:

— Его нельзя долго держать подо льдом. Задохнётся. Домой он почти без воздуха возвращается.

Собрав рюкзак, дядя Коля добавил:

— Вообще, сеть ночью ставят. Пока светло, взрослые нерпы видят её и обходят стороной, не дуры. Но они нам не нужны. А кумутканы ещё глупые, скорее бегут домой, по сторонам не смотрят. И не поймут, как попались. Ну всё, давайте в лагерь, нечего тут. А лекции вам, вон, два учёных прочитают.

Дядя Коля улыбнулся грубой, неприятной улыбкой. У него было широкое, тяжёлое лицо. Под седой щетиной была бордовая, вся в колючих складках, шея. Он и не пытался закрыть её вяло намотанным шарфом.

Ребята молча отправились к палаткам. След по-прежнему ждал хозяина на крыше нового логовища.

— Грустно это, — вздохнул Саша.

— Что? — удивился Максим.

— Они плывут домой. Думают, что логовище — единственное безопасное место во всём этом диком мире. Поваляться на лежанке, съесть рыбёшку. Расслабиться после плаванья. Под крепкой крышей. Спрятаны в сугробах. Никто не найдёт. А тут — хоп, и ты в сетях. Потом тебя поднимают наружу большие уродливые люди, которых ты никогда не видел. Скалятся, смеются, хватают за ласты. Выдёргивают тебя из твоего уютного детства. Последнее, что ты видишь — как они сапогами топчут твой дом. И волокут тебя в крохотный бассейн взрослой жизни, где ещё много лет другие люди будут тыкать в тебя пальцем, а тебе негде будет укрыться — всегда на обозрении, всегда беззащитен.

— Зато их кормят, — невесело усмехнулся Максим.

В лагере их ждало горячее какао. Дядя Женя смеялся, глядя на то, с какой жадностью пьют ребята.

— Голодные? — спросил он.

— Ещё как!

— Ну, потерпите, скоро будем ужинать.

Дядя Женя варил гречку с тушёнкой, регулировал огонь на горелке, а ребята осаждали его вопросами о нерпах. Он охотно отвечал, часто шутил. В отличие от дедушки говорил сразу, без раздумий. Выглядел он моложе, хоть и был ровесником Виктора Степановича.

Дедушка сидел в машине, перебирал какие-то записи. Изредка с недовольством поглядывал на детей. Ему не нравилось, что они крутятся возле директора музея.

— Если снять с Байкала снег, — рассказывал дядя Женя и, шикая, с ложки пробовал гречку, — будет видно, что весь лёд на нём — как решето.