Куда пропали снегири? - [35]

- Где осёл? - строго спросил Герасим. А лев только голову опустил.

- Съел ты осла, - догадался подвижник, - всё-таки взыграл в тебе твой хищный нрав. Ну что же, накажу я тебя. Нет у нас в обители другого осла, а работы, сам знаешь, сколько. Придётся тебе теперь за осла тру­диться.

Навьючили на царя зверей тяжелющий бочонок, и поплёлся он, виновато опустив хвост, на далёкий бе­рег Иордана за водой для братии. С тех пор и прозва­ли его «Иордан». Так и жили. Каждый со своим послушанием. Братия плела корзины, лев - «по снаб­жению», снабжал иорданской водой монастырь. По­милование пришло неожиданно. Забрёл в монастырь помолиться один богатый воин. А навстречу ему на­вьюченный лев.

-    Отродясь не видал такого, - изумился воин, - чтобы дикий зверь да воду возил?! Объясни, старче, сию загадку.

-    А загадки и нет никакой, - ответил Герасим. - Лев провинился, заел нашего осла-труженика. Теперь вместо него на послушании.

Долго изумлялся воин, а в конце концов пожалел царя зверей. За три золотые монеты купил инокам но­вого осла. Лев был амнистирован.

Он по-прежнему ходил по пятам за Герасимом. Если тот шёл в пустыню, он непременно брёл сле­дом. Если Герасим скрывался в своей келье, лев по­слушно ложился у входа. Был он кроток, никого из иноков не обижал, никто никогда не слышал от него никакого рыка. А однажды рано утром, выйдя из своей кельи, Герасим увидел льва, стоящего в нетер­пении перед дверью. На поводке у него был... осёл, а на поводке у осла... три верблюда. Да, да, это был тот самый осёл, которого когда-то сопровождал лев по воду. Не новый, купленный от щедрот воина за три золотых, а тот самый, братия узнала его сразу. Лев стоял и смотрел в глаза старца почти торжест­вующе.

-    Откуда ты взял его? Где нашёл? Как привёл? - волновалась братия.

Но царь зверей, как ему и положено, молчал.

А дело-то, оказывается, было так. Когда Иордан пас осла, то ли зазевался, то ли заснул, а только про­ходил берегом реки один купец из Аравии. Смотрит, осёл один пасётся: почему бы не взять его себе в при­быль? Взял. Осёл долго служил ему. А спустя время купец отправился продавать пшеницу с караваном верблюдов той же дорогой. Осёл с ним, куда же без осла? И повстречался караван с Иорданом. Зарычал лев, бросился к ослу, схватил его за узду зубами, как делал раньше. А к ослу были привязаны ещё и три навьюченных пшеницей верблюда. Разбежались в ужасе люди, а Иордан быстренько к старцу - обра­довать, да и реабилитироваться перед ним: не ел он осла, чист как стёклышко. Вот так восторжествовала справедливость. Старец с улыбкой погладил льва по спине:

- Ну вот, видишь, а мы-то так плохо о тебе думали...

Но лев обиды не держал. Он по-прежнему жил при монастыре, охраняя братию, но особое располо­жение питал, конечно, к старцу Герасиму. Пять лет после этого жили душа в душу человек и царь зверей. Пять лет верой и правдой служил хищник обители. И ещё бы служил, если бы не призвал Господь Гера­сима...

Так случилось, что именно в то время, когда это произошло, льва в монастыре не было. Горько пла­кала братия о своём отце, духовнике, молитвеннике. Отпели его, как положено, погребли. Тут объявился Иордан. Пришёл к келье старца, послушно лёг у дверей.

-   Нет нашего отца, осиротели мы, - плакали мо­нахи.

Лев смотрел на них своими чистыми глазами и ни­чего не понимал. Потом заволновался, стал бегать по обители, скулить.

-   Иордан, умер Герасим, нет его...

Иордан бегал, беспокоился, скулил. Принесли ему поесть. Даже не взглянул Иордан на пищу. Тогда инок Савватий решил отвести льва на могилу к Преподоб­ному. Пришли к гробнице. Отец Савватий заплакал горько, кивнул головой:

-   Вот здесь лежит отец наш, оставивший нас сиро­тами.

Заметался лев перед гробницей. Несколько раз стремительно обежал её, потом лёг рядом, потом за­рычал так, как никогда не рычал при жизни старца. Рычал страшно. Стоя на коленях, отец Савватий обли­вался горькими слезами. А рядом скорбел страшный, хищный зверь, осознав, наверное, что никогда уже не увидеть ему добрых глаз Преподобного, не ощутить на своей спине его ласковой руки. К утру здесь же, на могиле, лев умер.

Вот такая печальная история. Она печальна тем, что рассказывает о страдании, о потере, но она, эта история, и светла. Пожалуй, более светла, чем печаль­на. Жизнь, в которой гармонично обитает всякая тварь - жизнь естественная, нормальная. Именно та­кой она и была задумана Создателем. Живым сущест­вам, будь то зверь, птица, человек, делить нечего. Каждый живёт своей жизнью, не злобясь, не мешая, не завидуя другому. Но после грехопадения сущность человеческая была извращена. Зверь перестал узна­вать человека, так он стал далёк от задуманного Твор­цом образа. Зверь принял человека за чужое, какое-то неведомое создание, он «не учуял» уже в нём прежней тишины и гармонии. Зверь не принял такого человека. И стал агрессивен. Стал человеку угрожать.

Мне всегда было интересно, почему хищные звери никогда не трогали святых. Вспомним медведя, кото­рого кормил с рук Сергий Радонежский, или Серафи­ма Саровского, дружившего с лесными обитателями. Вспомним Василия Нового, брошенного на растерза­ние голодному льву - лев лёг покорно у его ног. Вели­комученицу Ирину, перед которой остановились не­сущие ей смерть кони. Много примеров. Так всё-таки, почему? Потому что своим подвижничеством, вос­хождением к духовным высотам святой человек при­ближает себя к тому, первоначальному образу. И зверь... узнаёт его. Принимает, как положено, крот­ко, с любовью, без агрессии. Вот ведь как всё просто. Герасим, живя в пустыне, тихо молясь, сокрытый от людей и от соблазнов мира, тоже стяжал Святой Дух, тоже обрёл первозданную чистоту души. И лев от­кликнулся. Лев доверчиво протянул ему гноящуюся лапу, доверчиво пошёл за человеком и доверчиво ему служил.