Кто в армии служил, тот в цирке не смеется - [24]

Выспался Саня вволю только после того, как технику, которая была задействована в проведении учений, разместили на железнодорожных платформах, а всех солдат загрузили в вагоны, и после напутственной речи командира полка, состав тронулся.

Земля дёрнулась, начала потихоньку отползать назад от вагона, постепенно набирая скорость, и замахала пролетающим мимо платформам с военной техникой своими руками-деревьями и телеграфными столбами. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Под монотонный разговор вагонных колес хорошо подремать, вспоминая родной дом, друзей, девчонок, или помечтать о будущей жизни. Кто ты и что ты, что можешь сотворить или натворить, не дай бог! А пока едем, едем, едем в далёкие края, весёлые солдатики на два года друзья…

Вот и конечный пункт назначения. Опять пошла работа, суета, как в муравейнике.

— К разгрузке приступить! Соблюдать все меры безопасности! — звучат со всех сторон команды.

Муравьи копошатся, каждый занят своим одним ему известным делом. Постепенно техника перекочёвывает с платформ на землю, к ней присоединяются другие подразделения, формируются колонна. И… вперёд! На Польшу!

Длинная железная зеленая пятнистая змея, извиваясь на поворотах и плюясь клубами сизого дыма, поползла в сторону границы. Проверка документов, формальный визуальный досмотр техники и здравствуй, Польша! Привет. Ещэ польска не згинела? Как-то так? Или вроде бы так.

На каждой планируемой или вынужденной остановке из кустов выползают польские «пластуны» с одним и тем же вопросом: «Солдат! Рубли есть? Меняй, меняй. Русский рубль на польский злотый».

Белозёров попытался обменять две купюры. Три и пять рублей. Но попытка оказалась неудачной. «Только червонцы, солдат. Только рубли-десятки, понял?» Чего уж тут непонятного, но таких денег у Сани не было. Впрочем, и злотые ему были не нужны. Так, для коллекции. Где их тратить, если от машины нельзя было никуда отойти и постоянно туда-сюда сновали офицеры: не дай боже, если кто-нибудь отстанет. Территория чужого государства. Правда, нам дружественного, но всё равно чужого. Чужого!

Колонна двинулась дальше. Возле небольших селений к машинам подбегали люди. Пожилые и молодые.

Кто дарил цветы, а кто свёрточки со съестным — яйцами, хлебом, овощами, молоком, пирожками, салом, колбасой. В результате через час все сухие солдатские пайки перекочевали местным мальчишкам. Еды было навалом, делились с теми, кому повезло меньше.

— Товарищ сержант! Такое ощущение, что мы освобождаем Польшу, — сказал Белозёрову рядовой Бела Новак, выходец с западной Украины, знавший достаточно сносно польский и венгерский языки. Он без устали болтал с поляками, успевая при этом переводить разговор и Белозёрову.

— Я на границе живу, у нас кто по-венгерски разговаривает, кто по-польски, кто по-русски, кто по-украински. А в основном на смешанном местном, таком, что даже украинцы нас не понимают!

— Да, Бела! У меня тоже такое ощущение, что мы попали в военную хронику. А говорили, что поляки нас не любят. Вероятно, Польша поделилась на два лагеря: у кого предки воевали в армии Крайовой, сейчас сидят дома, а у кого в армии Людовой — стоят вдоль дороги. Но сейчас кажется, будто ты и действительно освободитель всех народов. Вот такое же ощущение, видимо, было и у моего деда-генерала, когда освобождали очередной город или мелкий населённый пункт во время наступления. — Саня на лету схватил очередной букет цветов и помахал им стоящим на обочине дороги девчонкам.

— Лучше бы пирожок бросили, — пробурчал Новак, — а цветами сыт не будешь.

— Ну ты и проглот, Бела. Ты лучше посмотри, какие «панночки». Еды уже навалом, дня три есть можно, если не испортится. Не завидую я твоей будущей жене. — Белозёров смотрит в окно на проплывающий мимо пейзаж. — Жаль, фотоаппарата нет, на гражданке родным показал бы Польшу.

— В нашей семье все любили покушать. — Новак чем-то уже гремит под столом. — А продукты я уже в ведро с холодной водой пристроил, так что не должны испортиться в таком «холодильнике». А что Польшу фотографировать? Всё как у нас в деревне. Да и фотоаппараты поотбирали перед границей. А жена у меня тоже будет хорошо кушать, вот пусть и готовит.

— Да, крестьянин, с тобой не пропадёшь, — улыбается Белозёров, глядя на ведро-холодильник.

Ближе к обеду опять остановка, но теперь, видимо, уже надолго. Приказано развернуть узел связи. Опять суета, побежали люди-муравьи, и через два часа муравейник жил полноценной жизнью. Вкусно потянуло дымком с полевой кухни, мерно затарахтел дизель, обеспечивающий узел связи электропитанием. Вокруг лес, сосны. Пахнет хвоей и дизельным топливом. Антенны на стальных растяжках, как деревья в паутине, провода, змеи-кабели. Красота. Как грибы после дождя, выросли зелёные палатки, затянутые маскировочной сетью. Быстро протоптались улицы-тропинки с табличками-указателями: «Кухня», «Медпункт» и пр. Настоящий маленький муравейник. Каждый, зная свою задачу, внёс свою толику в общее дело. Саня подумал, сколько времени понадобилось бы, если бы всё это хозяйство разворачивал только один экипаж. Не меньше месяца, наверное!