Кто помнит о море. Пляска смерти. Бог в стране варваров. Повелитель охоты - [43]

С того дня соседи снова стали бродить по городу, каждый из них стучит, где может, своим камешком.

Теперь, как только раздается стук, все, затаив дыхание, разом умолкают. Каждый из обитателей дома готовится получить в свою очередь сообщение, не обязательно такое же точно, как было получено мной, но, во всяком случае, проливающее какой-то свет на события. Только они ошибаются, эти люди, полагая, что послание придет к ним таким путем. Его принесет море, но об этом я никому не рассказываю.

Сегодня утром, например, весь дом застыл в ожидании, но ничего особенного не случилось. Жильцы снова отправились в странствие по переходам. Мне тоже не оставалось ничего другого, как продолжать мои поиски, блуждать на ощупь по улицам полуразрушенного, покрывшегося плесенью города. Море медленно накатывало, ударяя волной о крепостную стену. Несколько минут я шел ему навстречу, чувствуя себя счастливым, успокоенным, хотя мне лично оно уже ничего не могло принести. Распахнув настежь ворота, город все еще спал, напоенный свежей прохладой. Вода посылала колеблющийся отзвук утренней разноголосицы, а я вслушивался в этот нестройный хор голосов — невидимый, бесплотный свидетель, застывший над волнами. И порой мне казалось, что я понимаю язык вод: в эту минуту, скорые, как рождающееся недоверие, они заговорили о чем-то другом, а лотом вновь незаметно взялись за старое — все та же знакомая песнь, и снова я старался уловить смысл, проникая в тайну то одного, то другого слова. День восставал из пепла, и волны в мгновение ока куда-то укатили, словно ушли в землю. Я продолжал свой путь, пытаясь отыскать их следы, надеясь догнать их — напрасная надежда. Не зная, куда дальше идти, я пошел вперед, чтобы не возвращаться назад, и углубился под землю. «Тем хуже, — сказал я себе, заметив это, — судьба города отныне мне безразлична». И в этот момент я вдруг почувствовал, как что-то оборвалось во мне. И все-таки я продолжал свой путь, стараясь ни о чем не думать. Сначала я оказался в полумраке, затем, вопреки тому, что принято думать, стал почему-то подниматься вверх, и вот меня уже окутала полнейшая тьма. Но недолго я блуждал в потемках и скоро очутился в конторе Османа Самеда, который, склонившись над столом, изучал лежавшую перед ним толстенную книгу. Наверное, проверял счета. Он даже головы не поднял мне навстречу, словно мое присутствие ничего не значило, словно я вообще был призраком. И хотя на улице стоял ясный день, в конторе царил сумрак, нельзя было ничего разглядеть. А Осман Самед, видимо, был доволен и отсутствием освещения, и этой сумрачной атмосферой. Он так был увлечен своей работой, что я уж потерял было всякую надежду. Но тут он внезапно захлопнул книгу и, не меняя положения, глянул в мою сторону. При этом он приподнял руку, лежавшую на книге, которая излучала прозрачный свет. «Так вот он как освещается». Я подошел вплотную к столу, положил на него обе руки и заговорил. Как обычно, это оказались вовсе не те слова, которые я собирался сказать! Говорил я что-то совсем другое. Откуда они брались, эти слова, кому нужны все эти невнятные путаные фразы, точный смысл которых посторонний человек не может уловить, зачем этот шепот, эти бесполезные объяснения, оправдания, с которыми я приставал к нему без всякой на то необходимости, к чему все эти доказательства, которые я пытался представить в подтверждение своих слов, эти бесконечные отклонения, из-за которых я порой терял нить рассуждений? Причем я прекрасно сознавал, что делаю, и мучился этим.

Осман Самед снова уронил руку на книгу, и снова комната погрузилась во тьму. Я умолк. Он уже не глядел на меня, а только кивал головой, как бы выпроваживал меня, и опять углубился в чтение или просто делал вид, что разбирает свои бумаги, письма.

Я прошел сквозь туннель в обратном направлении, визит мой был бесполезен. Вынырнув оттуда и очутившись под палящим полуденным солнцем, я почувствовал себя совсем потерянным. Он ничего не понял из моих слов, это ясно, но я не отчаиваюсь и хочу снова зайти к нему как-нибудь на днях; надо только хорошенько продумать, что ему следует сказать. Тогда я смогу изложить все как следует… А сам ловлю себя на мысли: за это время мне станут известны еще какие-нибудь тайны.

С тех пор, как я побывал у него, стоит мне выйти на улицу, стены тут же смыкаются у меня за спиной — словно угадав мои намерения, они пытаются помешать мне, сделать так, чтобы я никогда туда не вернулся. Но когда, внезапно оглянувшись, я замечаю, что все они преспокойно стоят на своих местах, мои подозрения кажутся мне необоснованными. Хотя вовсе не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы разгадать их маневры.

Правда, взвесив все основательно, нельзя не согласиться, что чувствуют они себя неуютно и все-таки смеются нам в спину. Они поймали нас в свои сети, подчинили себе нашу жизнь. Взять, к примеру, меня — вообразите, я вынужден бегать всюду, едва ли не выпрашивая защиту, которая положена мне по праву, мне приходится совершать чудеса изобретательности только для того, чтобы выжить. На основе собственного опыта я наконец понял причины, которые заставляют их действовать таким образом. Присмотритесь к ним хорошенько, когда они занимаются в городе своим делом, и вы увидите, что они глухи и слепы ко всему, что их окружает, и тогда вам все станет ясно. А ведь это наши стены.