Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства - [6]
Глава 2
Масонство как тема и «отдельная вещь»
Это такая вещь, на которую скорее стоит надеяться, чем желать ее.
Уильям Хатчинсон
Тема данной работы является одновременно субъективной и объективной, каковой и должна быть любая настоящая тема. С одной стороны, тема — это все, что я сам привношу в избранный мной предмет, все то, что — после того как предмет выделен — формирует его и наделяет чертами моей мысли и чувства, придает ему особый вкус моих надежд и мечтаний. Позитивное знание играет здесь минимальную роль. Тема питается моей интенциональностью, пробуждая мое конкретное намерение не только объяснить другим и самому себе, как и что я думаю о масонстве и его врагах, но ответить на вопрос, почему я избрал это в качестве предмета моего сочинения. С другой стороны, мои собственные наклонности, предпочтения, предрассудки и суеверия могут быть рассмотрены как связанные с объективными обстоятельствами моего происхождения, воспитания и биографии, или укорененные в них — настолько, конечно, насколько я могу их осознавать. Одна вещь, однако, кажется мне абсолютно необходимым условием для формирования исследователем своей темы: нельзя относиться к ней негативно[14].
Масонство — феномен огромной важности, значения и жизненной силы. Это так не только потому, что оно представляет собой самую большую неденоминационную религиозную организацию в Соединенном Королевстве — один взрослый мужчина из двадцати является масоном, — но также (и это, вероятно, самое главное) потому, что, как целое, оно является наиболее представительным и типичным для самого характера британской цивилизации в ее прошлом и современном виде.
Три черты британского масонства, начиная с момента основания Великой Ложи в 1717 г. и вплоть до сего дня, делают его уникальным. Первая: масонство концентрирует в себе все, что было (и все еще есть) типичного и особого британского. Однако в то же самое время оно старается смягчить свою британ-скость — до такой степени, что, парадоксальным образом, эта британскость зачастую сводится на нет внутри ложи. Будучи самым британским из всех британских институтов, воплощая, подчас даже в карикатурном виде, наиболее выдающиеся черты британского поведения и психологии, масонство с самого начала было космополитичным как в религиозной философии, так и в практике. И если, как считает традиция, одной из наиболее типичных характеристик британцев является социальный снобизм, масонство действительно зачастую было его примером. Однако разве оно в то же самое время не является эксклюзивным клубом, в который как теоретически, так и практически может быть принят человек любого социального статуса? Знаменитый британский индивидуализм оказался в масонстве совмещен с особого рода эгалитарным коллективизмом, труднопредставимым в каком бы то ни было эксклюзивном клубе. Проще говоря, будучи британским до мозга костей, оно сознательно создало множество исключений и аномалий в отношении этой своей британскости — с целью включения как можно более удобным образом всех возможных кандидатов. Это особенно удивительно, если учесть, что, когда институт был основан, в нем не было ни одного члена или кандидата небританского происхождения (первый еврей был принят где-то 25 годами позже), и, в особенности, потому что отцы-основатели Великой Ложи в Лондоне не предвидели невероятной скорости, с какой масонство распространилось по всему миру менее чем за полвека от начала своего существования.
Вторая черта состоит в том, что та среда, в которой происходило формирование и развитие британского масонства, была не только максимально протестантской и англиканской, но также в весьма значительной степени богословской. Не будет преувеличением сказать, что просто невозможно представить себе Братство периода его зарождения, его встречи, обеды и традиционные дискуссии без присутствия ученых теологов, спорящих, выносящих суждения и ораторствующих от имени масонства с точки зрения строжайшей христианской ортодоксии. Однако то, что мы видим сегодня в качестве окончательного продукта их масонской деятельности — параграфы конституций, правила и инструкции, апологетические памфлеты и т. д., — по видимости, находится в вопиющем противоречии с догматами, канонами и обрядами практически любой христианской деноминации или секты, существовавшей в те времена или существующей сегодня. Фундаментальная масонская идея «религии вообще» (я сейчас не говорю о масонской религии или масонстве как религии), если посмотреть на нее извне глазами наблюдателя, в равной мере не связанного ни с масонством, ни с христианством, кажется изобретением, хотя и несомненно конгениальным свободомыслящему духу времени, но оставшимся абсолютно чуждым духу и букве англиканской церкви. Впрочем, по своему религиозному универсализму она не знает себе равных и по сей день. Если среди масонов во всем мире количество нехристиан не превосходит в настоящее время пятнадцати процентов, в конце восемнадцатого века в Англии оно могло быть не более одного или двух процентов. Поэтому у нас нет причин предполагать, что масонский религиозный универсализм был изобретен с целью придать популярности Братству. Напротив, уже тогда существовала внутренне присущая опасность, что он приведет к конфликту с официальной Церковью. Таким образом, мы имеем дело с религиозной аномалией, но, как точно заметил Джеймс Дьюар: «Британцы любят аномалии и знают, как заставить их работать»
