Хёрвард опешил, и, когда крики утихли, сказал, стараясь, чтобы голос звучал твердо и его было слышно всем:
— Это не я убил дракона. Это ваш кузнец.
— Какой кузнец? — спросил Сигвард ярл.
Он смотрел вовсе не за спину Хёрварду, а на человека, которого Хёрвард принял за одного из бондов — рослого, кряжистого, с рыжеватой бородой. Рядом с ним стояли еще двое, и всякий сразу бы сказал, что это его сыновья.
— Тот, чья кузница позади усадьбы, — объяснил Хёрвард, злясь, что не знает имени.
В зале наступила тишина. Все снова смотрели на Хёрварда, но как-то странно, и он, окончательно обозлившись, развернулся, схватил Пёрышко за плечи и вытолкал перед собой.
— Вот победитель дракона! Клянусь глазом Одина и молотом Тора!
Словно порыв ветра пронесся среди людей. Пёрышко шагнул вперед, и его нелепый плащ остался в руках у Херварда.
Хёрварду показалось, что рядом с ним ударила молния. Явись сюда валькирия, он не был бы так поражен.
Вместо Пёрышка вперед шагнула Хеммель. В ее руке было копье Белое Пламя, белые рукава сияли в сумраке, и ярче звезды горел белый самоцвет во лбу. Не глядя по сторонам, она прошла вперед и села на пустующее место конунга.
— Хельги! Принеси мне меч, который лежит под рукой мертвого конунга, — сказала она, обращаясь к кому-то из хирдманов.
Тот сорвался с места и убежал.
— Сигвард ярл!
Тот нерешительно кивнул — мол, слушаю.
— Вели положить в курган моей матери коня и мое прежнее копье.
Люди зашептались. Хеммель не шевельнулась.
— Бёдвильд, дочь Нидуда погибла в сражении, — сказала Хеммель тем же стальным непререкаемым голосом. — И вы сделаете так, как я говорю. Ингъяльд ярл!
— Да, йомфру?
— Раскрой сокровищницу и раздай золото и серебро тем, кто остался без родни нынче ночью. Кроме золота Вёлунда — оно моё!
Вернулся хирдман, почтительно неся меч. Хеммель взяла его, выдвинула клинок из ножен, посмотрелась в него, как в зеркало.
— Меч Вёлунда я тоже забираю. Никому из вас он не по руке.
Воздух в зале звенел, как перед грозой. Хёрвард видел, что люди Свитьода ошеломлены и в смятении, и что Хеммель захватила власть над их умами внезапно, что она не искала сторонников и не подкупала ярлов, не давала обещаний — и никто не знал, чего ждать от нее после смерти конунга. Ну вот, узнали.
— Теперь последнее, — сказала Хеммель. — Хёрвард, сын Торварда!
Все взоры уперлись в Хёрварда, как копья.
— Полдень настанет, когда солнце осветит середину чертога, — сказала Хеммель. — Выполнил ли ты третье мое условие?
Полоса света из распахнутых дверей уже подбиралась к середине, еще немного — и она отметит срок уговора.
— Нет, — сказал Хёрвард, и снова среди собравшихся пронесся порыв ветра — быстрый шепот, возгласы удивления. — Я не нашел тебя, Хеммель, дочь Вёлунда, потому что искал не тебя. Ты стреляешь из лука лучше меня и бегаешь быстрее, и выиграл я обманом.
— Ты сражался с драконом и отведал его крови. Ты будешь видеть то, что сокрыто, и слышать то, что утаено. Если ты останешься на Свитьоде и тинг выберет тебя конунгом, так тому и быть, — сказала Хеммель и встала.
Свет из дверей дополз до середины и протянулся к Хеммель. От него вспыхнул наконечник копья, самоцвет в тонком обруче, запылали белым пламенем кудри Хеммель, ее лицо стало словно бы прозрачным, светящимся изнутри, в чертах проступило сходство с Бёдвильд, глаза засияли.
«Полдень», — мелькнуло в голове Хёрварда.
— Моё имя — Сванхвит[8]! — произнесла Хеммель ясным, хрустальным голосом и шагнула вперед. Хлопнули широкие рукава, словно крылья, все зажмурились от нестерпимого сияния, а когда открыли глаза — никого не было посреди чертога.