Крыло беркута. Книга 1 - [108]

— Хорош промысел: увел чужого коня!

— Он был без седла, я подумал — ничей, бродячий…

— Ты, плут, не рассказывай сказки! Что ты умеешь? Какими ремеслами владеешь?

— Хлеб я сеял, господин мой, хлеб. Замучились мы без лошадей, всех в ханское войско забрали. А как пахарю без лошади быть?

— Говори, какими ремеслами владеешь? Как тебя звать?

— Газикеем зовут.

— Как мулла нарек?

— Газизуллой. Но мулла нарекает, а народ по-своему переделывает. Брату моему дал имя «Шарифулла», а люди кличут его Шареем. Он в войско хана нашего, Сафа-Гирея, угодил…

— Хай, чтоб язык у тебя отсох! Угодил — и ладно! Жив останется, так домой вернется, он же не раб, как ты.

— Я не раб! Хан послал меня сюда на время. Я не раб!

— Не вопи! Говори, в чем искусен.

— Я уже показал тут, что умею. Отпустите теперь домой!

— Отпустим, не спеши! Сначала вот построй хану Акназару мечеть. Потом вернешься домой.

— Мечеть? — переспросил Газизулла, изменившись в лице. — Мне не доводилось строить мечеть. Не умею.

— А ты сумей. Аллах вознаградит тебя.

— Не надо мне ничего! Отпустите домой! Я уже поработал на хана Акназара, даже лишку!

— Вот как? Лишку, говоришь? Что ж, получи тогда доплату!..

По знаку надсмотрщика два армая с двух сторон полоснули Газизуллу плетками по спине.

— Ну, так как — сумеешь построить?

— Сумею… — сказал Газизулла, кривясь от боли.

— Построй мечеть — и поедешь домой…

В разговоре с надсмотрщиком Газизулла слукавил — ему доводилось строить мечети. Он знал, что и как делать: принялись строить по его подсказкам. Вначале, правда, работал он вяло, но понемногу увлекся, и желание поскорей вернуться домой подгоняло его.

Рабы, можно сказать, прямо у себя под рукой, из горы Каргаул выломали плитняк для нового фундамента. Лес был загодя свален башкирами, согнанными из разных племен, теперь звонкие сосновые бревна выволакивали из лесу, возили к стройке и частью распиливали на доски и плахи. За лето вырос высокий сруб, обращенный входом на киблу, к сказочно далекой Мекке. Когда подняли и уложили последний венед, Газизулла, развеселившись, ударил подлинному, восхитительно чистому бревну обухом топора; оно отозвалось гулом, и в гуле этом мастеру слышалось: «Скоро — домой!»

Даже рабу приятно видеть творение рук своих. Один из плотников сказал:

— Ладный получился сруб!

— Эх-хе-хе! — отозвался другой. — Сруб поднять — дело дня, а дом построить — года.

— Кабы просто дом это был! — опечалился Газизулла. — Тут дело позаковыристей. Но все равно, братцы, к концу оно идет.

Однако надежды Газизуллы из долины Шунгыта на скорое возвращение в свой аул не оправдались. Достраивали мечеть следующим летом. Самой трудной, потребовавшей особого уменья и сноровки частью работы оказалось сооружение минарета. Вдобавок к рабам ханские армаи пригнали на стройку толпу башкир с ближайших яйляу. Подцепив длиннющими арканами, за которые взялись сотни людей, с помощью множества подпорок и лесов, под зычные выкрики подняли и установили на место сбитые на земле опорные столбы минарета. Снова Газизулла вздохнул с облегчением. Правда, оставалось еще множество мелких дел.

В превеликих хлопотах обшили минарет тесом и водрузили на его иглу выкованный из меди полумесяц. Подстрогали, подогнали, подбили все, что надо, внутри мечети.

Приехал хан со свитой, остался доволен. Вторая пятница селли — самой жаркой и сухой поры лета — была объявлена днем открытия мечети. Во все племена ханства помчались гонцы — приглашать знать на торжество. Само собой разумелось, что примет в нем участие весь двор. Известили Ядкара-мурзу. Гонец с вестью о предстоящем торжестве был послан даже в Актюбу.

Майдан перед мечетью чуть ли не вылизали. Для знатных гостей, чтоб могли наблюдать за праздничной толпой сверху, был устроен мунбар[69].

В назначенный день приглашенные собрались у мечети. Сын предводителя минцев Канзафар и юрматынский турэ Татигас-бий привезли богатые дары. Почему-то никто не приехал из главного становища табынцев, — то ли приглашение туда не дошло, то ли дошло, да им пренебрегли, — племя было представлено посланцами небольших родов Юмран и Кальсир. Но народу в общем было много.

Ишан Апкадир Хорасани сиял, как начищенный медный таз. Это был уже не суетливый тамьянский мулла, а дородный, знающий себе цену, сановитый священнослужитель. Он еще больше пополнел, отрастил живот, на шее обозначились складки. На лице, благодаря полноте, не было морщинок, но тяжеловатое дыхание выдавало в ишане человека в годах. Голос у него так и не изменился, остался писклявым, но Апкадир умело играл им, то повышая, то понижая, а главное — держался так, будто вот-вот сойдет с михраба и поведет молящихся из мечети прямо в рай. В проповеди он призвал своих многогрешных слушателей быть прилежными, стремиться к благочестию, почаще обращать мысли к всевышнему и не скупиться на подношения мечети. Под конец ишан вознес к небесам мольбу даровать благочестивому и великодушному хану Акназару долгую жизнь.

Растроганный хан сделал ишану щедрое денежное подношение, другие дружно последовали его примеру.

Во время богослужения Ядкар-мурза старался показать себя самым преданным трону и вере, самым благочестивым из приближенных хана. Поклоны он клал столь усердно, что казалось — разобьет себе лоб. Но выкрикивая громче всех «Аллахи акбар!», он желал Акназару провалиться в преисподнюю. Когда ишан вознес мольбу даровать хану долгую жизнь, Ядкар-мурза поставил всевышнего, надо думать, в затруднительное положение, обратившись с просьбой поскорей прислать Газраила по душу того же хана.