Черная тень Михайловки встала перед ним в образе молодого и самоуверенного «агента Госстраха».
И вот уже третью неделю он почти не смыкает глаз по ночам…
Хорошо еще, что с этим проклятым магнитофоном, кажется, все обошлось. Успел снять, пока Петрянов не докопался.
Мысль, что сейчас магнитофон с наговоренными пленками находится в надежном месте, принесла Глазырину некоторое облегчение.
Но ведь неизвестно, что этот мерзавец потребует от него завтра! Для подобных барчат такие, как Алексей Глазырин, все равно, что пыль, навоз… Станет он его щадить! Как же!
Не выдержав, Глазырин полез в шкаф за своей заветной запасной пол-литровкой. Водка обожгла его, но не принесла желанного успокоения. Перед ним снова и снова возникало лицо того, кто покалечил и погубил его жизнь, того, кто превратил его в обреченную на гибель пешку.
Чужое, барское, безжалостное лицо!
Глава тринадцатая
Куда ведут следы
— Редкая гостья, мы тебя прямо заждались! — ласково встретила Машу Минакову хозяйка дома.
Зоя Александровна Сумцова была не по летам стройная и еще красивая женщина. Казалось, что даже седая прядь в темных волосах придает этому одухотворенному лицу еще большую моложавость.
— Все дела, Зоя Александровна, — замялась Маша. До сих пор она так и не знала, рассказал ли Костя матери об их ссоре.
— А Костя еще в институте… — не без лукавства сказала Зоя Александровна.
— Я не к Косте, — вся вспыхнула Маша.
— Так, значит, ко мне, голубчик? — любовна привлекла к себе девушку Сумцова.
— Нет, Зоя Александровна, — ответила Маша. — Як Адриану Петровичу. Он мне звонил… Он дома?
Маша сказала правду. Вчера сам Адриан Петрович позвонил ей и попросил зайти. Этот звонок положил конец ее колебаниям. И вот она снова в знакомой квартире.
— Вот как! — удивилась Сумцова. — Ты становишься совсем взрослой, Машенька.
— Пытаюсь, — в свою очередь отшутилась Маша…
— А Адриан Петрович у себя, занимается. Проходи…
Больше часа провела Минакова в кабинете Адриана Петровича.
Многим поделилась она со старым другом своего погибшего брата. Она рассказала о том тревожном, что с некоторых пор окружало ее научного руководителя и видного советского ученого Василия Антоновича Сенченко, и о странном поведении Людмилы Георгиевны, упомянув при этом даже о шляпке с голубой вуалеткой, промелькнувшей перед ней на главном почтамте, и о ее несколько необычном смуглом посетителе, в словах которого был так заметен непонятный акцент, и, наконец, высказала свои соображения о новой секретарше института Инне Зубковой и о ее знакомствах.
От Минаковой не укрылось, с каким напряженным вниманием слушал ее подполковник Сумцов, на какие, казалось бы, незначительные мелочи обращал он внимание. Особенный интерес вызвал у него визит смуглого незнакомца с акцентом. Есть ли у Маши хоть какая-нибудь нить к этому человеку?
— Вы говорите, что он передал письмо для Людмилы Сенченко… Оно было в конверте? Запечатано?
— Да, в голубом конверте… И я его, конечно, не читала…
— Это понятно, — поддержал Адриан Петрович.
— Впрочем, на конверте промелькнул какой-то адрес…
Но, к сожалению, этого адреса она точно не помнит. Не то Чернигов, не то Череповец… Но вот номер дома ей случайно запомнился. Ведь квартира, где она живет, под тем же номером — восемнадцать.
— А вам, Машенька, не помнится — этот незнакомец не называл какой-нибудь своей специальности? Может быть, он назвал себя агентом Госстраха?
— Н-нет… — удивилась Маша. — Об этом он даже не упоминал.
— А как вы думаете, Зубкова с ним знакома?
— Этого я не знаю, — покачала головой Маша. — О Зубковой он тоже ни слова не сказал.
— А вы никому не рассказывали об этом посещении?
Тут Маше пришлось покаяться. Желая подчеркнуть перед Зубковой, какие у четы Сенченко доверчивые отношения друг к другу, она рассказала Инне об этом посетителе.
Адриан Петрович черкнул несколько слов в своем блокноте.
Маша почти робко смотрела на это сосредоточенное лицо. Ведь ей даже было известно происхождение шрама на щеке подполковника. Костя рассказывал, что отец получил его в годы гражданской войны на деникинском фронте.
Неожиданно Адриан Петрович поднял на нее глаза и чуть улыбнулся.
— А теперь, Машенька, поговорим по другому моему «ведомству», по ведомству папаши… Скажите-ка, дорогая, чем окончился ваш философский спор с Костей?
— Как, вы и это знаете? — смутилась застигнутая врасплох Маша.
— Представьте себе, — улыбнулся Адриан Петрович. — Так кто кого?
— Каждый из нас остался при своем мнении, — сухо ответила девушка.
Надо сказать, что «философский» спор между аспирантом физического института Константином Сумцовым и Машей Минаковой нарушил их давнюю крепкую дружбу.
Как-то Костя рассказал о том, что ему пришлось выступить на факультетском комсомольском собрании против своего лучшего друга Гурия Цветкова, о котором он Маше часто и восторженно рассказывал. Маша возразила: она считала, что на тех, кто нам очень дорог, мы должны воздействовать другими способами. И уж она-то во всяком случае сделала бы это как-то иначе…
— Но если дружок плюет на твои увещевания, а его поступок вреден не только коллективу, но в конечном счете и ему самому — что же ты предлагаешь: по-пилатовски умыть руки? — горячился Костя.
