Но Сумцов вспомнил, что не так давно фамилия Глазырина встретилась ему в протоколе 36-го отделения милиции. Накануне просматривая материалы, связанные с разработкой другого дела, следователь наткнулся на сообщение о драке, имевшей место в автобусном парке № 9. По словам очевидцев, драка была вызвана тем, что водитель Щученко обругал старшего механика Глазырина словами: «кулак, жила». Присутствовавшие при драке вступились за обидчика, утверждая, что он говорит сущую правду. Как все это противоречило образу щедрого или не знающего цены вещам человека!
Требовала объяснения и та удивившая Петрянова поспешность, с которой Глазырин забрал радиоприемник обратно, «на ремонт», как пояснил он.
Тогда-то «инженер-конструктор Зуев» и появился в автобусном парке и сделал все, чтобы побывать и на квартире Глазырина.
Воскресный визит к «любителю певчих птиц» дал следователю новую пищу для размышлений и дальнейших поисков. Он лично убедился, что Глазырин подлинную цену радиоприемникам прекрасно знает. Таким образом, проявленное им в сделке с Петряновым бескорыстие должно иметь какое-то особое объяснение.
Возникла мысль присмотреться и к истории со страховкой. Что заставило Этого «прижимистого» и одинокого человека застраховать свою жизнь? Этот неожиданно возникший племянник?
Подполковник Сумцов сам любил детей, и подобная заботливость даже в таком черством человеке, как Глазырин, его, конечно, могла подкупить. Но в то мгновение, когда Сумцов держал в руках страховой полис, он все же успел уловить более чем скромную сумму страховки.
Значит, и здесь не все было так просто…
Но «инженер-конструктор Зуев» ничем не выдал своих сомнений. Еще раз пообещав уговорить «тетю Пашу» и тем самым обеспечить «Володе» счастливую семейную жизнь и еще немного поторговавшись о цене радиоприемника, причем Глазырин по-прежнему твердо стоял на своем, Зуев распрощался.
Он наметил еще один визит, который даст возможность уточнить некоторые причины, связанные с неудачно сложившейся личной жизнью Алексея Трифоновича Глазырина.
Как только машина, увозившая гостя, отошла от ворот маленького домика на окраине, рука старшего механика почти невольно потянулась к стоявшей на столе недопитой бутылке.
Глазырин залпом допил остаток.
Казалось, еще никогда ему так не хотелось забыться, как сейчас.
…Прошло почти восемь лет с того морозного дня, когда изнемогавший от голода, измученный пытками, пленный старшина автороты Алексей Глазырин закоченевшими пальцами поставил роковую подпись. Это было в гитлеровском концентрационном лагере близ белорусской деревни Михайловка. Затем его перевели в другой лагерь, куда-то в Западную Германию, и поставили уже в несколько привилегированное положение.
Но купленная такой дорогой ценой жизнь не радовала. А когда фашизм пал и Глазырин в числе других военнопленных очутился в лагере для перемещенных, — он вздохнул с облегчением.
Полагая, что наконец свободен от прежних хозяев, он надеялся скрыть свое позорное обязательство.
Но это была ошибка.
Единожды став на путь измены, не так просто вырваться…
Скрыть свое предательство ему не удалось. Больше того: новые хозяева пригрозили, что отдадут его в руки советского правосудия. Однако, если он обязуется в дальнейшем оказывать им небольшие услуги, ему облегчат возвращение на родину…
Глазырин решил схитрить. Он подписал обязательство, открывшее ему ворота лагеря.
Но черта с два, чтоб дома он что-нибудь сделал такое… Ищи его там! Руки коротки!
Родной рабочий коллектив автопарка № 9 встретил его тепло, дружески.
И все же на его жизни словно лежала черная тень.
Правда, никаких напоминаний о подписанном им обязательстве не было. Даже какие-то планы на будущее возникали у Алексея Глазырина. Особенно часто грезилась ему родная деревушка под Красноярском да широкое приволье могучего Енисея, где он еще подростком гонял с отцом плоты.
Но, странное дело, сейчас, когда голова его кружилась от хмеля, он признавался себе, что, как затравленный волк, он один во всем мире.
Ушла жена Надя. «Точно подменили тебя, Алексей, страшно мне с тобой», — неожиданно вспомнил он ее последние слова. А ведь она только про плен знала, о другом, самом страшном, он ей не признался, а почувствовала же!
Да и кому нужна его берлога! Вот диспетчер Оленька Семечкииа — уж на что круглая сирота, без угла, в общежитии на койке ютится, а ведь и та отказала. А к этому хулигану, к этому разбойнику Щученко так и льнет.
При воспоминании о недруге вся кровь ударила в голову Глазырина.
— Кааггшки!.. — раздался бессмысленно веселый крик «Володи».
— Вот сиди и утешайся этими тварями, — с горечью усмехнулся его хозяин. — Им-то по крайней мере от меня, кроме кашки, ровно ничего не надо…
Или вот… Хороший человек этот инженер Зуев. Сразу видать, простой, не гордый. И певунов не меньше его любит. С ним он себя снова человеком почувствовал… А вот позвал к себе домой, разговорились… — и каждым словом точно ножом в сердце…
И все так!
А ведь как он старается! Теперь то, впрочем, и стараться незачем. То, перед чем Глазырин все эти годы трепетал, то, что сделало безрадостной всю его жизнь, — наконец свершилось.
