Круговерти - [4]
— Вот растреклятая вещь! Не идет! — послышался разъяренный голос брата. — Что делать?
Михаил обернулся, задрал голову:
— Не получается?
— Можешь попробовать! — Иван бросил патрубок на площадку.
— Только не психовать. Не лезет патрубок — пойди в кладовую, смени.
— Я буду бегать, а этот лясы точить? — Иван кивнул на Казимировича.
Казимирович и правда сидел на поперечной балке, смолил папироску. Возле него оживленно собирались слесаря. Юрка Головко слушал так, что навис над рассказчиком.
— Был я, ребятки, и на Севере и в Сухуми, — чуть ли не нараспев слышался его высокий женский голосок. — Любила меня одна якутка. Оленей загоняла, но меня догнать, голубушка, не смогла. Хе-х… В Новосибирске поступил в оперный театр, декорации монтировал…
Михаил нахмурился:
— Зачем ты, Казимирович, народ собрал? Время-то идет!
— Я свои полдела отмахал, Михаил Петрович, — хитро прижмурился плотник и повысил голосок: — А вот ты, бригадир, скажи: где ты был? Куда съездил за свою жизнь? Считай, полжизни ты, любушка, просвистел!
Юрка и остальные ребята, перемигиваясь, неохотно отошли. А Михаил, подумав, ответил:
— Да где? На одном месте пока, я ведь не цыган.
— А родился?
— Далеко, отсюда не видно. В деревне лошадей пас на пару с братом, вот с ним, — кивнул в сторону Ивана. — Он, правда, раньше сбежал сюда, на юг, окультурился.
Казимирович покачал головой:
— Бе-едная жизнь у тебя! А на вид ты вроде вольный человек. Ну ладно, еще три десятка на одном месте потопчешься. Съездил бы, воздухом северным подышал… На Урале такие заводы! Ты когда-нибудь слышал про Нижний Тагил? Ге-е, да ты, считай, не знаешь ничего…
С этими словами Казимирович взял доску, положил на стойки и легко вогнал гвоздь с одного удара. А с лица не сходила тень сожаления.
— Я там полжизни оставил, — заговорил он снова. — А работали! Дай бог вам, молодым, так поработать. Где я ни был: и санатории строил, и баркасы конопатил на Каспии, и в Москве метро рыл. А Тагильский завод, как родной, дымит себе… вот здесь, — Казимирович постучал рукой по тощей груди. — И без оглядки уехал бы туда, да стар уже…
Плотник полез на леса, осмотрительно качнул доски — вздрогнули они.
— Гвозди короткие не пойдут здесь, больно толстоваты доски. У вас в инструментальной, сказали, есть длинные.
— Забивай какие есть, — распорядился Михаил.
— Не-е, нельзя. Мне-то что. А вот своих людей можешь покалечить! — Казимирович глянул на бригадира и усмехнулся. — Эх, заводы уральские, вот где порядок. Я бы уехал на твоем месте. Такой молодой! Жалко мне твоих лет, Михаил Петрович. Ей-ей, жалко.
Михаил поискал глазами Юрку, чтобы послать в инструментальную за гвоздями. Поправляя целлулоидный козырек пляжной кепки, тот вытирал с лица пот и бил ключом по фланцу, пока не поймал его за руку Михаил.
— Ключ разобьешь! Сколько раз учить: не пори горячку. Иди в инструментальную, возьми гвоздей для Казимировича и захвати ведро с керосином. Нальешь на гайку — и отвернется. Понял?
— Еще бы! — подскочил Юрка…
Михаил дождался возвращения Юрки и полез в люк. Он погрузился в темную пыльную шахту, повел впереди себя лучом лампочки. Направил шланг над головой, и залпом выбило струю воздуха, всклубило ржавую пыль. Полетели с потолка осколки огнеупорного кирпича, обрывки изоляции, электроды… Михаил полез к следующему отсеку и, чтобы присмотреться, переломил шланг. Прижал его ногой, надел на лицо респиратор. Воздух плохо поступал через вату, пахло резиной. Михаил просунул воздушную струю вниз, в отверстие трубы, и шум провалился, лишь продолжала осыпаться пыль.
Он ползал с мокрым лицом из угла в угол и в душе завидовал Казимировичу: «Шебутной, наездился по свету. Тут же, кроме котлов, ничего не видишь, хоть бы раз куда-нибудь подальше умотаться… Съездить в деревню к матери и отцу, походить по лесу, по лугам?..» Напор воздуха ослаб, стало тише. Михаил сдернул с лица респиратор и полез к далекому кружочку света, возмущаясь про себя: «Один советует гроши собирать на машину, другой до Нижнего Тагила прогуляться. Не слишком ли много советчиков?..»
4
Наталья, слушая рассказ Михаила о Казимировиче, хохотала:
— Ну и дошлый старик!
Вытерла набежавшую от смеха слезу и поинтересовалась:
— А про заработки не говорил? Как там?
— Заводы и лесоповал хвалил. Мол, два года поработаешь, можно и дом купить.
— Ух ты-ы! — воскликнула Наталья. — Слушай, родненький, сгонял бы ты туда, а? Ну что это два года — не заметишь, как пролетят. Зато потом…
Она прошлась по комнате, уперла руки в бока, вскинула голову.
— Лизке нос утрем. Пусть не хвалится своим добром, не одна она такая! Да и Ваньку осадим. Больно он тобой командует, вроде ты у него в подчинении.
Михаил слушал жену и все больше задумывался. В самом деле, а не поехать ли на уральскую природу? Подышать тем воздухом, потоптаться, чтобы было что рассказать сыну.
— Я и сам думаю: не двинуть ли в тайгу? Прибарахлимся немного, так, что ль?
Наталья обрадовалась и в то же время испугалась:
— С ума посходили мужики! Соседкин тоже укатил недавно аж под Кустанай. Неужели и ты решился? Нет, нет, бог с ними, с теми деньгами. Дождемся и так кооперативной…
Ида Финк родилась в 1921 г. в Збараже, провинциальном городе на восточной окраине Польши (ныне Украина). В 1942 г. бежала вместе с сестрой из гетто и скрывалась до конца войны. С 1957 г. до смерти (2011) жила в Израиле. Публиковаться начала только в 1971 г. Единственный автор, пишущий не на иврите, удостоенный Государственной премии Израиля в области литературы (2008). Вся ее лаконичная, полностью лишенная как пафоса, так и демонстративного изображения жестокости, проза связана с темой Холокоста. Собранные в книге «Уплывающий сад» короткие истории так или иначе отсылают к рассказу, который дал имя всему сборнику: пропасти между эпохой до Холокоста и последующей историей человечества и конкретных людей.
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.
Роман о небольшом издательстве. О его редакторах. Об авторах, молодых начинающих, жаждущих напечататься, и маститых, самодовольных, избалованных. О главном редакторе, воюющем с блатным графоманом. О противоречивом писательско-издательском мире. Где, казалось, на безобидный характер всех отношений, случаются трагедии… Журнал «Волга» (2021 год)
Степан Залевский родился в 1948 году в селе Калиновка Кокчетавской области. Прежде чем поступить в Литинститут и закончить его, он сменил не одну рабочую профессию. Трудился и трактористом на целине, и слесарем на «Уралмаше», и токарем в Москве. На Дальнем Востоке служил в армии. Познание жизни в разных уголках нашей страны, познание себя в ней и окружающих люден — все это находит отражение в его прозе. Рассказы Степана Залевского, радующие своеобразной живостью и свежей образностью, публиковались в «Литературной России», «Урале», «Москве» и были отмечены критикой. «На легких ветрах» — первая повесть Степана Залевского. Написана повесть живо и увлекательно.
Молодой московский прозаик Илья Митрофанов умеет точно и зримо передать жизнь в слове. Уже одно это — свидетельство его одаренности. Располагает к себе и знание жизни, способность не только наблюдать и изображать, но и размышлять над теми ее, подчас весьма нелегкими задачами, которые ставит она перед вступающим в самостоятельную рабочую жизнь героем. Молодой писатель по рождению южанин. Оттого, наверное, в повести его есть и свойственная южной прозе пластичность слова, и своеобразие разговора героев, и напряжение чувств.
Валерий Косихин — сибиряк. Судьбы земли, рек, людей, живущих здесь, святы для него. Мужское дело — осенняя путина. Тяжелое, изнуряющее. Но писатель не был бы писателем, если бы за внешними приметами поведения людей не видел их внутренней человеческой сути. Валерий Косихин показывает великую, животворную силу труда, преображающего людей, воскрешающего молодецкую удаль дедов и отцов, и осенние дождливые, пасмурные дни освещаются таким трудом. Повесть «Последний рейс» современна, она показывает, как молодые герои наших дней начинают осознавать ответственность за происходящее в стране. Пожелаем всего самого доброго Валерию Косихину на нелегком пути писателя. Владимир КРУПИН.
Алексей Логунов родился в деревне Черемухово Тульской области, недалеко от Куликова поля. Как и многие его сверстники — подростки послевоенных лет, — вступил в родном колхозе на первую свою трудовую тропинку. После учебы в школе ФЗО по профессии каменщика его рабочая биография началась на городских и сельских стройках. Затем работал в газетах и на телевидении. Именно эти годы явились основой его творческого мужания. В авторском активе Алексея Логунова — стихи, рассказы, а сейчас уже и повести. Но проза взяла верх над его стихами, читаешь ее, и угадывается в ней поэт, Видишь в этой прозе картины родной природы с нетерпеливыми ручьями и реками, с притихшими после прошумевших над тульской землей военных гроз лесами и перелесками, тальниковыми балками и неоглядными, до самого окоема полями… А в центре величавой картины срединной России стоит человек-труженик, человек-хозяин, человек — защитник этой земли. Куликово поле, люди, живущие на нем, — главная тема произведений А. Логунова.