Круговерти - [2]
— С выходом на работу! Сегодня до обеда надо развернуться с продувкой на котле. Бери двух ребят и сварщика.
— Лады.
— Головко! — Тимофеич поднял на лоб очки. — Тебе работать в бригаде Ивана Кукина.
Юрка скривился и запротестовал:
— К любому посылайте, только не к нему.
— Почему же?
— Да не хочу!
Иван выглянул из толпы слесарей и отпарировал:
— Мне его и даром не надо. Сачок!
— Иди-ка сюда, — поманил Тимофеич Кукина-старшего за угол конторки и напустился на него: — Чего ты на молодежь наскакиваешь? Где я людей возьму? Тогда сам делай, помощи не жди… Ты его треснул позавчера или когда… по шее, я слышал. Другие видели. Что это — метод воспитания?
— С сачками иначе не поступают.
Тимофеич вернулся к слесарям расстроенный, разыскал Михаила и сказал ему, что Головко пусть пока поработает в его бригаде.
— Что, Юрка? — рассмеялся Михаил, заметив нахохлившегося парня в джинсах. — Иван чих-пых дает? И у меня сладко не будет.
Юрка выбил из пачки сигарету, размял чуть и закурил.
— Тебя я не подведу. А братец твой — куркуль. И по-моему, неисправимый.
— Ладно оплевывать. Много знаешь, какой у меня брат…
По дороге к цеху Михаила догнал Иван и сообщил на ходу:
— А я тебя вчера ждал. Еле-еле подняли этот проклятый шифоньер. Сегодня зайдешь? Опять моя «коломбина» забарахлила. Покопаемся, а?..
В гараже пофыркивал мотор. Михаил прислушался. Нет, это не Иванова машина, значит, он дома.
Михаил поднялся на второй этаж, нажал кнопку звонка.
Щелкнул замок, и жилистый Иван, голый по пояс, с мокрой челкой, обрадованно высунулся, распахнул дверь.
— Заходи.
Михаил оставил туфли под вешалкой и босиком прошелся по паласу. На столе, на грязном целлофане в беспорядке лежали детали от машины.
В ванной что-то упало. Оттуда вышла Лизка, выпачканная маслом, непричесанная и рыхлая.
— Что случилось? — Иван резко повернул к ней голову.
— Фу… чуть ноги не отбила проклятыми подшипниками. Ванечка, посадил бы гостя сначала. Ты один здесь, Миша? А где Наташа, Илюша?
— По пути завернул. Скучаете?
— Ой, не говори, Мишенька, — вздохнула Лизка. — Ничего хорошего не видим, пусто в доме. У вас хоть Илюшка, все веселей.
Иван выпрямился, нахмурился:
— Ты подшипники все смазала?
— А ну их к черту! Валяются в ванной, сам с ними возись… Потерпи, я же с человеком разговариваю, чего орешь?
— Я тебе поору, я тебе поору, кобыла жирная! Собери в ящик болты! — Иван схватил со стола увесистую железяку, зная, как подействовать на неповоротливую жену.
— Пошел бы ты, Ванечка!.. — отмахнулась Лизка. Лицо ее сделалось обиженным. — Я говорю, Миша, дети… это же великое утешение. А мой не понимает, опять в больницу гонит!
— Заню-юнила! Тебе только и причитать по покойнику. — Иван сжал челюсти.
— Да бросьте вы! — оборвал их Михаил. — Как дети маленькие, честное слово. Или я уйду.
Лизка с плачем поспешила на кухню.
— Это, братуха, явление законное. Я обожаю эту стерву, но на свой лад… Ну, куды ее занесло, рабу божию?
— Иду-у! — отозвалась из кухни Лизка. — Иду! Борщ прокис, что делать, мужчины?
— Грей давай, не подохнем, — бросил Иван.
Михаил отказался ужинать, недоумевал: из-за чего, собственно, Иван злится? Почему он такой грубый? Раньше был спокойнее, когда в нужде перебивались, у родителей еще жили. И поинтересовался, уводя брата от скандальной перебранки:
— На толкучке в прошлую субботу видел «макаку» и новый «Иж». Купить, что ли, а, Иван? На мотоцикле в любую погоду грязь не грязь…
— При чем грязь не грязь? Тут надо подальше глядеть, как Суворов. К цели идти! — Иван пригнулся к Михаилу. — А на дачу или к морю — что, тоже на «макаке» или на «Ижу» поскачешь? Хорошо, если летом, а зимой?
Михаил слушал брата невнимательно, откинувшись на спинку дивана, даже дремалось при этом. Угнетал Иван своими идеями. Однако чувствовалась в нем та необузданная сила, которая сбивала его, соблазняя тоже заиметь машину.
Зевнув, Михаил глянул на люстру:
— Где это ты достал такую цацу?
— Надо — и тебе достану. Хочу нашему начальнику Солодухину нос утереть. Был я как-то у него дома, ремонтировал отопление. Посмотрел и думаю: врешь, голубчик, Андрей Ефимович, обойду я тебя. На производстве ты герой, а по части быта обскачу я тебя!
Поднявшись, Иван зацепил головой люстру. Всхлипнули подвески, свет зашатался.
— На балконе думаю кролей разводить, сеткой обтяну.
— Ты уж лучше за белых медведей возьмись. Сейчас, знаешь, шубы дорого ценятся.
— Шутка шуткой, а дело делом. Айда в гараж!
Братья оделись и вышли.
Михаил всмотрелся в синее небо с мелкой росск-пью звезд, прислушался.
— Собаки лают.
— В Пашкове их развели целую псарню, — угрюмо отозвался Иван, думавший о чем-то своем. — Зажралась собачня. Подавай баранью кость, хлеб уже давно не признают. А ты хочешь на месте топтаться. Вперед, только вперед надо!..
Луч фонарика пробил темноту ночи, заскользил вдоль кирпичной стены гаража и нащупал замок.
Иван отомкнул его, повел лучом фонарика по тесному гаражу.
На стеллажах среди инструментов сверкнула фольга. Две запылившиеся камеры висели на гвозде. У верстака Михаил споткнулся о банку и чуть не вы-хлюпнул на пол масло.
Обошли сверкавшие стекла и гладкие бока новенькой машины. Поставили радиатор, смыли грязь.
Ида Финк родилась в 1921 г. в Збараже, провинциальном городе на восточной окраине Польши (ныне Украина). В 1942 г. бежала вместе с сестрой из гетто и скрывалась до конца войны. С 1957 г. до смерти (2011) жила в Израиле. Публиковаться начала только в 1971 г. Единственный автор, пишущий не на иврите, удостоенный Государственной премии Израиля в области литературы (2008). Вся ее лаконичная, полностью лишенная как пафоса, так и демонстративного изображения жестокости, проза связана с темой Холокоста. Собранные в книге «Уплывающий сад» короткие истории так или иначе отсылают к рассказу, который дал имя всему сборнику: пропасти между эпохой до Холокоста и последующей историей человечества и конкретных людей.
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.
Роман о небольшом издательстве. О его редакторах. Об авторах, молодых начинающих, жаждущих напечататься, и маститых, самодовольных, избалованных. О главном редакторе, воюющем с блатным графоманом. О противоречивом писательско-издательском мире. Где, казалось, на безобидный характер всех отношений, случаются трагедии… Журнал «Волга» (2021 год)
Степан Залевский родился в 1948 году в селе Калиновка Кокчетавской области. Прежде чем поступить в Литинститут и закончить его, он сменил не одну рабочую профессию. Трудился и трактористом на целине, и слесарем на «Уралмаше», и токарем в Москве. На Дальнем Востоке служил в армии. Познание жизни в разных уголках нашей страны, познание себя в ней и окружающих люден — все это находит отражение в его прозе. Рассказы Степана Залевского, радующие своеобразной живостью и свежей образностью, публиковались в «Литературной России», «Урале», «Москве» и были отмечены критикой. «На легких ветрах» — первая повесть Степана Залевского. Написана повесть живо и увлекательно.
Молодой московский прозаик Илья Митрофанов умеет точно и зримо передать жизнь в слове. Уже одно это — свидетельство его одаренности. Располагает к себе и знание жизни, способность не только наблюдать и изображать, но и размышлять над теми ее, подчас весьма нелегкими задачами, которые ставит она перед вступающим в самостоятельную рабочую жизнь героем. Молодой писатель по рождению южанин. Оттого, наверное, в повести его есть и свойственная южной прозе пластичность слова, и своеобразие разговора героев, и напряжение чувств.
Валерий Косихин — сибиряк. Судьбы земли, рек, людей, живущих здесь, святы для него. Мужское дело — осенняя путина. Тяжелое, изнуряющее. Но писатель не был бы писателем, если бы за внешними приметами поведения людей не видел их внутренней человеческой сути. Валерий Косихин показывает великую, животворную силу труда, преображающего людей, воскрешающего молодецкую удаль дедов и отцов, и осенние дождливые, пасмурные дни освещаются таким трудом. Повесть «Последний рейс» современна, она показывает, как молодые герои наших дней начинают осознавать ответственность за происходящее в стране. Пожелаем всего самого доброго Валерию Косихину на нелегком пути писателя. Владимир КРУПИН.
Алексей Логунов родился в деревне Черемухово Тульской области, недалеко от Куликова поля. Как и многие его сверстники — подростки послевоенных лет, — вступил в родном колхозе на первую свою трудовую тропинку. После учебы в школе ФЗО по профессии каменщика его рабочая биография началась на городских и сельских стройках. Затем работал в газетах и на телевидении. Именно эти годы явились основой его творческого мужания. В авторском активе Алексея Логунова — стихи, рассказы, а сейчас уже и повести. Но проза взяла верх над его стихами, читаешь ее, и угадывается в ней поэт, Видишь в этой прозе картины родной природы с нетерпеливыми ручьями и реками, с притихшими после прошумевших над тульской землей военных гроз лесами и перелесками, тальниковыми балками и неоглядными, до самого окоема полями… А в центре величавой картины срединной России стоит человек-труженик, человек-хозяин, человек — защитник этой земли. Куликово поле, люди, живущие на нем, — главная тема произведений А. Логунова.