Кровавый удар - [96]

— Почему же они преследуют тебя?

— Никто не знает, почему делает что-либо Сергей Грузкин, — сказала она. — Может быть, у него с кем-то сделка. Если он не хочет сказать тебе, ты никогда не узнаешь.

Я немного подумал об этом. Наконец попросил Надю:

— Позвони этому Грузкину.

— Что-о-о?

— Позвони ему. Спроси, как все произошло. Как старая сотрудница.

Она помолчала. Потом проговорила:

— Он русский мерзавец. Очень плохой человек.

— Но он же тебе ничего не может сделать.

Она подумала. И вдруг захихикала.

— А правда, — сказала она. — Почему бы и нет?

— Умничка.

— Как-как?

— Я люблю тебя.

— Вот и хорошо.

— Я должен плыть, — сказал я. — Я тебе позвоню.

— Я буду ждать.

Она продиктовала мне свой телефон.

Я пошел на палубу. Оглядел линию судов. Мы плавали вместе три года подряд. Все они были знакомы мне, как клавиши моей пишущей машинки.

Двух не хватало.

Я видел перед собой программу мероприятий так явственно, будто она лежала передо мной. "Свободное плавание Турку — Хельсинки. Хельсинки, официальное закрытие".

"Вильма" и "Ксеркс" рано отплыли из Хельсинки.

Пит сказал:

— Они хотят поплавать вволю. Адмирал Уилсон остался в Хельсинки. Контактный номер — гостиница "Сибелиус", он просил тебе передать. Невилл Глейзбрук командует "Ксерксом".

Я сказал Дину:

— Собирай команду.

Он с воплями заскакал по набережной.

— Лисицы! — ревел он. — Лисицы!

— Что стряслось? — спросил Пит.

— Отплываем. — Я начал отвязывать грот.

— Уже? — спросил он. — Мы же только пришли. Я девчонку завел.

— Те двое отплыли, — сказал я. — Пора и нам.

— Что за спешка? — допытывался он.

Сердце у меня выпрыгивало из груди.

— Я хочу их догнать.

— Какая муха тебя укусила?

— Не меня.

Экипаж прыгал на палубу с норвежской барки.

— Сосчитай их. — Имея дело с Питом, нет смысла выходить из себя.

Он преувеличенно тяжело вздохнул и пересчитал команду.

— Все тут, — сказал он.

Я научал на стартер. На борту появились перлини. Я включил двигатель на полную мощность. Мы вошли в фарватер.

Город быстро отделялся. Я развернул карту на крышке конуры над кубриком. Сейчас два часа дня. Команда поставила паруса, и я уменьшил силу двигателя. "Лисица" кренилась под западным ветром — этот же ветер дул, когда мы переплывали Финский залив. Кильватер клокотал за кормовым подзором, нос со свистом рассекал воду. Мы шли по фарватеру со скоростью восемь узлов. В пять часов мы ворвались в широкий голубой Гуллкронафьорд. Острова на дальней стороне фьорда один за другим поднимались из моря, из темно-синих становились изумрудно-зелеными, как острова в сновидении. В шесть тридцать мы причалили к острову, на котором стоял домик Амиаса Теркеля.

Залив был пуст, там гулял только ветер да солнце бросало блики на воду, темные сосны отражались в ней, как в зеркале. Я был рад, что здесь никого нет, так рад, что у меня вспотели ладони, державшие штурвал. Деревья вокруг как будто приглушили грохот бросаемого якоря. С борта спустили шлюпку. Я забрался в нее, завел мотор.

Пит спросил:

— Может, мне доплыть с тобой? — Лицо у него было мрачное. Может быть, он все-таки не такой толстокожий?

— Сам справлюсь, — сказал я. Отплывая от борта "Лисицы", я вспоминал, как пулеметная очередь разнесла в щепки надгробье моего отца. Никто на "Лисице" не заслуживал, чтобы в них стреляли.

Кроме меня, за то, что я идиот.

Я проплыл вдоль берега. Домик Теркеля сгорбился на опушке соснового леса, по бокам стояли поленницы. Было так спокойно, что воздух казался вязким, как сироп. Я пришвартовался у пристани, вышел на берег и направился к хижине. Стояла тишина, в которой слышался только шепот ветра и жужжание мух.

Жужжание мух.

Под распятием на стене хижины на полу лежала какая-то черная груда. Когда на нее упала моя тень, взлетело с жужжанием черное облако. Я наклонился: коричневая кожа, коричневые шорты. И коричневая засохшая кровь на груди. Из нее торчал нож. Кровь вокруг него была еще красной и липкой. Рука Теркеля сжимала рукоятку ножа. Как будто он покончил с собой. Кто-то постарался, чтобы это выглядело именно так.

И он же велел Теркелю навести меня на мысль, будто мой отец жив. И позаботился, чтобы я не смог вернуться обратно и спросить, зачем ему понадобилось лгать.

В горячем неподвижном воздухе резко и тошнотворно пахло кровью. Я вернулся на пристань, сел в шлюпку, отчалил. Ворчание мотора заглушило жужжание мух. И то хорошо. Можно отгородиться этим шумом, превозмочь тошноту и немного подумать.

Амиасу Теркелю велели сказать мне, будто мой отец жив. Это значило совершенно точно, что я сойду на берег и буду его разыскивать. Исчезновение Билла Тиррелла в Эстонии — очень удобный несчастный случай.

Последним несчастным случаем была смерть Амиаса Теркеля. Теперь несчастные случаи начнут происходить уже совсем с другими людьми.

— Все в порядке? — спросил Пит, когда я вернулся на борт.

Я ухмыльнулся ему. Должно быть, это напоминало оскал черепа, но я пока не мог позволить себе говорить. Я показал на якорь, поднял вверх большой палец. Потом спустился вниз, и меня окутал уют кают-компании с ее кожей и деревом.

Послышался лязг якорной цепи "Лисицы". Можно подумать, что у нас увеселительная прогулка в Ньютаун-Крик. Я начал думать о Ньютаун-Крике. Не то чтобы Ньютаун-Крик мне нравился. Но все же лучше, чем думать об этом кошмаре, облепленном мухами, который лежит перед хижиной у залива. Пит высунул голову в люк.