Кровавая Мэри - [22]
Из маминого дневника:
«… Опять улетает в Сухуми. Это уже его третья командировка. И отпуск проводил в Сухуми. Что-то он туда зачастил!.. Спрашиваю — темнит… Неужели, наконец, влюбился?.. Господи! Укрепи его в этом чувстве!.. Не знаю, кто эта женщина, но уже её заранее люблю и низко кланяюсь за то, что заарканила моего попрыгунчика!..
Господи! Дай мне возможность пережить всех его баб и дожить до внука!..»
Ларису он называл своей неспетой песней, потому что их отношения тянулись более двух лет и прервались не по его инициативе. В основном, все его «песни» были им пропеты за два-три месяца, а чаще, за пару недель, скорее, это были уже не песни, а куплеты. Очень часто он ограничивался одной строчкой — одной ночью близости. Сквозь его комнату и номера в гостиницах прошли десятки женщин-однодневок, точнее, одноночек, имена которых уже назавтра он бы не вспомнил даже под дулом пистолета.
Но не Ларису! Она впечаталась в память, и сохранилась даже в обонянии: он до сих пор помнит запах её волос, раскинутых на подушке…
Вот и сейчас, воспоминания о ней пронеслись, как кадры из фильма, в котором он когда-то играл главную роль.
Наверху на горе раскинулся Сухумский обезьяний питомник. После Абхазско-Грузинской войны количество туристов и курортников значительно поубавилось. Но те, кто приехал, считают своим долгом обязательно побывать здесь. Они толпятся возле клеток. давая обезьянам возможность их рассмотреть.
На скамейке, у служебного домика, сидит Борис, нетерпеливо поглядывая в сторону клеток. Там Лариса, яркая, красивая брюнетка лет двадцати пяти, она видит его, томящегося, и торопится завершить объяснения экскурсантам. Наконец, освободившись от них, подбегает к Борису, целует его.
— Ну, знаешь, ещё немного, и меня бы начали демонстрировать, как самую терпеливую обезьяну.
— Прости, родной! Это из-за Дуньки — они все хотели её погладить! — Она посадила ему на колени маленького смешного шимпанзе. Обезьянка стала корчить радостные гримасы и прыгать у него на коленях. Потом вдруг обняла его и прижалась щекой к его щеке.
Лариса удивлённо раскрыла глаза.
— Она никогда никого не обнимала!.. Чувствует, кто ты!.. А может, просто подсмотрела, как я тебя обнимаю…
… Они спускаются с горы вниз по лестнице.
Борис держит Ларису за талию. Она, не отрываясь, смотрит на него.
— Что? — ласково спрашивает он.
— Не верю, что это ты!.. Послушай, не оставляй меня больше. Я устала. Устала делить жизнь на «с тобой» и «без тебя»… С тобой — радость, веселье, вино… После тебя — пустые дни и пустые бутылки.
— Ларочка!.. Я — следователь по особо важным делам, я обязан находиться на местах преступлений, я должен их раскрыть, во всяком случае, попытаться это сделать. Я каждый отпуск провожу с тобой… Если у меня появляются два-три свободных дня, я лечу к тебе и к Дуньке… Но я должен, я вынужден, это моя работа, пойми, пожалуйста!
— Я понимаю… Но и ты пойми меня: я устала… Устала считать недели, потом дни, потом часы… Устала звонить в твою контору и выпытывать жив ли ты, не ранен… Тебя поймать дома невозможно, сам ты звонишь редко…
… Они уже идут по набережной мимо приморских красавиц-пальм, с пышными зелёными причёсками. Зная свою привлекательность, каждая пальма кокетливо натянула на стройную ножку мохнатый чулок, но не до конца, оставив верхнюю часть ноги завлекательно-обнажённой.
Борис любуется ими.
— Обожаю Сухуми!.. Сказочный город. Ещё будучи студентами, мы каждые каникулы сюда добирались: до Одессы поездом, а потом на теплоходах, естественно, зайцами… Полночи танцевали, потом спали прямо на палубе… Когда в девяносто втором услышал, что на Сухуми падают бомбы и снаряды, не поверил: как можно бомбить сказку?!..
— Поэтому тебя так трудно сюда затянуть? — грустно спросила Лариса.
— Как тебе не стыдно! — обиделся Борис.
— Не стыдно: за эти два года мы виделись с тобой в общем четыре месяца.
— Ты говорила четыре месяца и двенадцать дней.
— День приезда и день отъезда считается за один… Ты точно свободен целый месяц? — Он кивает. — И мы, наконец, поедем к твоей маме? — Он снова кивает. — Ты обещаешь?
— Клянусь! — Он воздел к небу руки, как бы собираясь прыгнуть в воду…
… и прыгнул с помоста. Вынырнул, глянул вверх.
— Ну!?
На помосте топчется Лариса.
— Смелей! — подбадривает он. — Я жду!
Решившись, она делает шаг вперёд и летит в море. Вынырнув, смеётся:
— Это единственный способ заставить меня прыгнуть, положив внизу такую приманку, как ты.
… Камера-воспоминание укрупняет кадр, где они лежат на пляже. Не открывая глаз, она протягивает руку: убедиться, что он рядом. Проводит ладонью по его лицу. Улыбается.
— Теперь я знаю, что такое счастье: с одной стороны ты, с другой — солнце — Гладит его по лицу. Рассматривает, снова гладит. — Я так боюсь тебя потерять!.. Мне иногда так страшно: ведь ты мог жениться на своей секретарше!
— Не мог. Она худая, костлявая…
— Но ты же встречался с ней? Встречался?
— Только для того, чтобы изучить человеческий скелет.
— Бабник и обманщик!!
— Да. Но согласись, что обаятельный. Особенно, когда побреюсь и холодный компресс!
Кто-то костяшками пальцев стучит по его плечу.
