Кровь боярина Кучки - [3]

- Чего глядишь? Голую не видал? - осадил его сочный и властный голос.

Он отступил вниз, к реке, и узрел на прибрежном кусту пёстрый лепест[7] тонкого сукна, рядом досыхали вышитая сорочка, юбка-понёва. На камне грелись серебристые башмачки нежной кожи. Такое украшение женских ножек видел он в имполах[8] Господина Великого Новгорода в красных рядах.

Осторожно взяв чужую одежду, он взошёл на поляну, готовый услужить нечаянной диве. Она тем временем собирала бесконечные волосы в косу шёлковой соломы. Серьги-одвоенки, прежде скрытые волосами, теперь брызнули ему в глаза каменьями-голубцами в каждой из двух подвесок. Невсамделишная русалка при серьгах не обрадовалась его возвращению.

- Опять ты, окаянный? - И вырвала свою одежду. - Отвернулся хотя бы…

Он спешно покорился, уплывая взглядом по изумрудной реке.

- А я ведь тебя за русалку принял.

- А я тебя за лешего, - уязвила она.

Не скорый на обиду, он миролюбиво заметил:

- Вот и обменялись любезностями.

- Что ж ты спиной стоишь? - не переставала она сердиться, - Не много же от тебя чести!

Он робко обернулся и едва перевёл дыхание.

- Хороша!.. Откуда ты здесь взялась?

Она смотрела чистейшей воды глазами, отражающими и лес, и реку.

- А ты откуда здесь взялся? Я в Красных сёлах похожего замарая не видела.

В течение истекших грех лет ему, новоуку[9], а потом грамотею, в Новгороде доводилось из любопытства бывать на Неревском конце[10], где кедровыми шишками громоздились друг на друга боярские терема, а красавицы с няньками, с мамками, как на ложках играя, проносились по бревенчатой мостовой в расписных повозках. Он не смел глаз на них поднять. Иное дело теперь, у себя в лесу. В лице этой заплутавшей девчонки из Красных сел он находил смешные черты, которые делали её проще, ставили на одну с ним доску. Губки - домиком, носик - уточкой, щеки опрокинутыми блюдцами прикрывают скулы.

- Не бывал я в твоих Красных сёлах, - без смущенья заявил он.

И тут же впервые задал себе вопрос: почему за всю его пятнадцатилетнюю жизнь с непререкаемой отеческой строгостью Букал, не желавший брать его ещё дитём с собой в Красные села, впоследствии запретил ему появляться там. Даже старому другу, новгородскому волхву Богомилу Соловью, которому на три года отдал юношу в обучение, строго-настрого запретил проезжать на Новгород и обратно Старо-Русской дорогой, что вела мимо Красных сел, приказал сделать крюк. Странный это был запрет, который Букал объяснить отказывался.

- Где же ты бывал? - спросила между тем девушка.

- В Новгороде Великом.

Она посмотрела так недоверчиво, что он, ожидая трудных расспросов, поспешил переменить разговор.

- Сколько я с тобой говорю, а имени твоего не знаю.

- Улита меня зовут, - вскинула она подбородок с ямочкой. - Улита! Запомни.

- У-ли-та, - медленно повторил он. - А я… я Род.

- Род? - не поняла она.

- Род, то есть Родислав.

- А порекло?[11]

Род смущённо потупился:

- Не крещён.

- Ха, презренный язычник! - возмутилась она. - И потому в лесу прячешься?

- Не прячусь, просто живу в лесу, - пробормотал он.

- В Красные села боишься нос показать - значит, прячешься, - очень просто объяснила она.

- А вот и не боюсь, - примирительно улыбнулся Род, - Сейчас отведу тебя домой. Ведь ты заблудилась. - И он взял её за руку.

- Не тронь мою руку, смерд! - приказала Улита и спорхнула с крутояра к самой воде, как будто у реки искала скорой заступы.

Род, следуя за ней, больше удивился, чем рассердился.

- Ты очень важная птица, да?

Девушка, хотя и была много ниже ростом, гордо глянула снизу вверх.

- Я дочь боярина Кучки!

Род слышал о таком, знал, что село Кучково да и все Красные села - его владения. Но решил не ударить лицом в грязь перед боярышней.

- А вот я сейчас проверю, боярская ли ты дочь.

Вынул из колчана стрелу, начертал на приречном песке: «Род + Улита=любовь». Она вырвала у него стрелу, изобразила свой ответ: «Поди прочь».

- По христианским книгам училась, - заметил он некоторую несхожесть в написании букв.

- Иной учится от книг, а иной от плутыг, - озорно прищурилась Улита.

- Ну-у, - усмехаясь, протянул Род, - мой учитель Богомил Соловей, новгородский волхв, не плутыга. Он и в Царьграде живал, и в Висби на Готланде у варяжских купцов. Все, что было и будет, ему ведомо.

Улита презрительно хмыкнула.

- Что было, всем учёным людям ведомо, а что будет, никто не знает.

- Он знает, - настаивал Род.

- Да-а? - Заядлая девчонка засверкала глазами. - А он тебе говорил, что будет… что будет… ну хотя бы через сто лет?

уничтожительная война. Легионы тысяч врага нападут на нас. Те, кто в живых останется, попадут в ярмо и вызволятся весьма не скоро.

- Ну и ведалец! - возмутилась Улита, - Матушка Ксения, у которой я обучалась в киевском монастыре, ничего подобного не говаривала. Любопытным она твердила: только Бог знает будущее!

- Не хотела тебя расстраивать, - догадался Род. И переменил разговор: - Никогда не был в Киеве. С Новгородом бы его сравнить.

Улита устремила мечтательный взгляд к багряному пиршеству заходящего солнца.

- Киев-град на красе стоит! - Но тут же тряхнула головой: - А наше Кучково мне всех городов милее.

- Вот и отведу тебя сейчас в ваше Кучково, - обрадовался предлогу Род.