Кровь боярина Кучки - [178]

- Где муж? Веди к нему! - бросилась к Зыбате Мякуша.

Они пошли, держа её меж собой, как охраныши.

- Живу я на Розважи в Красных Плотниках[482], - сообщил Зыбата.

- Все новгородские улицы обошёл, а Розважь пропустил, - сокрушался Род.

- Вот Славянский конеч минуем, - вывел их Нерядец на площадь, - там будет недалеце.

Далече ли было до Славянского конца, Род забыл заметить. Пришлось непредвиденно задержаться.

- Что за глота на торгу? - удивилась Мякуша.

Толпу скучил надрывный крик. Над головами возвышался мужчина в богатой сряде, ставший то ли на ящик, то ли на порожнюю куфу. Он и орал. Явственно доносились лишь отдельные слова:

- …Очи серы… власы рыжи… рост велик… прозвищем Первушка…

- Это заклиц, - объяснил Зыбата, - Объявляет о беглом рабе. Кто беглого укроет, платит шесть гривен, как за убийство. Кто поможет в поимке, полуцит гривну.

О закличах Род слыхал. Великокняжеский «Указ о холопах» знал.

- Стало быть, плохи твои дела, - остерёг он Нерядца. - По моему разумению, речь идёт о Первухе. А ты укрывщик.

Нерядец заторопился:

- Пойдём отсель. Завтра цуть свет Шестопёр со своей подружней окажутся на ушкуе. И отвезёт их Кипрюша Ворон, мастер плавного пути, от Господина Великого Новгорода далеце, в Вячкую республику, где ни заклицей, ни рабов, ни князей с боярами.

- В Вятскую республику? - переспросил Род. - Что-то я о такой стране слыхивал от галицкого изгоя Берладника. Да сам он лишь понаслышке ведал о ней.

- Зато я не понаслышке тебе скажу, - оживился Зыбата. И, видимо, сел на любимого конька. Начал издалека, с тех пор как водил хлеб-соль со штетинцами[483] да чудинцами[484], потом переметнулся к обонежцам, югорщине[485].

Россказни дальних странствователей привели его под начало Ядреика, воеводы ушкуйников. Ходили по Сухоне, Вычегде, в Печору и по её притоку Усе через северные отроги Земного Пояса - в Ворь, приток Оби, или иным путём - через Шугорь, приток Печоры, по Северной Сосьве южнее к Берёзову. Из-под тяжёлой руки Ядреика выскользнул мастер плавного пути Кипрюша Ворон со товарищи, в числе коих был и Зыбата. Стали к булгарам хаживать по Мете и Тверце в Верхнюю Волгу, затем по Нерли, Клязьме и Оке. Отсюда вверх по Каме или Вятке к северу, к остякам. Вот тут-то однажды на Вятке, на правом берегу, на высокой горе приметили городок, окружённый валом и рвом. Уж так он им полюбился! Призвали на помощь святых Бориса и Глеба, взяли с боем деревянную крепость и остались здесь навсегда. Городок назвали с ходу Болванским по капищу местных жителей. Потом окрестили Никулицыным, построили храм. Срубили и новые города Кашкаров, Хлынов. Последний как бы столицей стал. Проснёшься ополночь в тёплой одрине и слышишь, как перекликаются сторожа, твой покой охраняя: «Славен и преславен город Хлынов град!», «Славен город Кашкаров град!», «Славен город Никулицын гра-а-ад!». Особенная страна! От княжеских, боярских и новгородских смут независимая. Хотя и с обычаями новгородскими. Все её жители равны, не имуществом, а правами. О имуществе каждый промышляй, как умеешь. Выборные старшины и духовенство блюдут порядок и нравы. Лесные отшельцы, чудь, вотяки, черемисы, не принявшие пришельцев, хотя и беспокоят набегами, всегда отражаются с великим уроном. Ежегод дважды торжественно проносятся по стране железные стрелы - захваченное оружие непокорных, для вящего указания, чья тут сила. И тишина давно укрепилась бы, да сородичи новгородцы, наезжая, натравливают набегщиков, мутят воду. Не по нраву им чужая свобода.

- Не пускать бы новгорочких лазутников, - заканчивал свой рассказ Зыбата. - Да ведь как друг без друга? То нам соли от них, то им от нас конопли да грецихи надобно.

- Обратают они истиха вашу самость[486], - посочувствовал Род.

- Не-а! - мотнул головой Зыбата. - Церемисские волхвы предрекали: около трёх веков продержимся. И вовсе не новгородчи огорлят нас, а иной властитель. Им развеется тьма разделения нынешних княжеств. И Вячкая республика станет мизинчем в его большом кулаке. А пока езжу в Новгород за солью да за людьми.

- Нескоро ваша республика станет в большом кулаке мизинцем, - задумчиво обнадёжил Род, - Не вижу такого мужа, чтобы разбросанные пальцы в кулак собрал.

- Церемисские волхвы говорят: нескоро[487], - согласился Зыбата. - Хватит времени вольницать и нам, и детям, и внукам вдали от смут. Вот и у Первухи радостные мецты: хоцу жить, говорит, как целовеку пригоже, юдолью земной насладиться долюби[488]

- Бог нам с Первушей тебя послал! - обрадовалась Мякуша.

- Завидки берут, слушая, - не мог не признаться Род.

- Не завидуй, а присаживайся в наш ушкуй, сцаслив будешь, - позвал Зыбата.

- Много я поменял ушкуев, - тяжело вздохнул странник. - Великое у меня понадобье во Владимир попасть скорее да увидеть родной Москов…

В доме, куда Нерядец привёл новообретённых друзей, жена и муж Шестопёры накрепко обнялись.

Род одарил Мякушу рисунчатым заморским платком, она едва глянула на подарок, не сводила глаз с мужа.

- Не рада баба повою, рада упокою, - наблюдательно заключил Зыбата.

Потом длились мускульные мужские объятья Рода с Первухой, из которых последний выпрастался изрядно помятым.