Кроме политики - [16]

— Скажи, Софи, разве помимо мускулистости и высокого роста в мужчине нет ничего достойного? Чем ещё я тебе не подошёл? Скажи мне как на духу, чем?

— У Алексиса больше не только статности, но и богатства. Не полагай дурное. Ты слышал, сколько у меня ухажёров? В мою пятёрку ты тоже входишь. Тебя я люблю чуточку меньше, но всё же люблю.

— Но пойми, мне не нужен твой гарем.

— Ты не посвящал мне стихи? Алексис тебя превзошёл. Я только что слушала и наслаждалась.

Соперник приподнял мужественный подбородок.

— Для вас, сударь, повторю.

Изгиб девицы страстной я обнимаю нежно,

Она осколком смеха пронзит тугую высь.

Качнётся купол неба, большой и звёздно-снежный,

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

С восхода до заката руками тщетно машешь.

Ты что грустишь, бродяга, а ну-ка улыбнись.

И похититель девы всем вам галантно скажет:

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

И всё же явим гордость, мы кавалеров вспомним,

Чьи вожделенны взгляды на сердце запеклись.

Мольбами их и вздохами мы свой карман наполним,

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

— Бродягой вы называете меня?

Завидный соперник красноречиво молчал.

— Почтенный господин директор, я не разумею, на какие деньги вы гуляете с Софи? На какие деньги с ней гуляет ваше благородие?

Добровольский простёр руку вдоль площади.

— Видите трамвай?

— Нет.

Просветлившийся Тимофей обмер, осознав всё произошедшее. Едва он закрыл ладонью изумлённые глаза, раздался нежданный, но долгожданный звонкий смех. Софи вновь сияла неописуемым очарованием. Несостоявшийся жених отнял ладонь, но явившаяся взору картина оказалась не лучше. Милая резво поцеловала господина Добровольского в щёку. Единственный путь Тимофея вёл его к Малой Бронной, и в скором времени в противоположную сторону шествовала страстно влюблённая пара, которой сам Тимофей был особо не нужен.

В похолодевшей руке отвергнутого лежала ладонь гимназиста, что больше не выглядело нарушением субординации. По равнодушным улицам шли товарищи по несчастью, две родственные души.

Двадцать второго сентября, в воскресный день, Сергеевский мерил шагами комнату доходного дома. Перешедший в пятый класс Зайцев сидел за столом, подперев щёку, и страдал. За минувшие шесть недель учитель узнал, что мечтой Софьи было стать из обычной интеллигентной барышни знаменитой светской дамой. На генерал-губернаторском балу девицу-красавицу увидели те, кто доселе знал Софи только по фотокарточкам. Господин Добровольский гордился своей возлюбленной, о которой каждый слышал, что красота её словно намеренно сотворена для вечернего платья.

Дебютантка произвела фурор. Восхищение лилось под песню шведского квартета «Как прекрасен танца миг… Ты одна, ты одна, стать королевой должна…». Знатному и солидному кавалеру пришлось смириться с всеобщим повышенным интересом к его даме сердца. Оставалась надежда, что известные слухи верны и генерал-губернатор увлекается только собственным полом. Ни Тимофею, ни разлучнику страсть до чего не хотелось ревновать к Его Высочеству.

Судьба остальных троих воздыхателей (если считать красавицыны слова правдой) скрывалась в неизвестности. Десятого августа, во всё тот же чёрный день, Добровольский совершил невозможное: отправил иногороднему учёному письмо со злополучными значками. Поручение было выполнено чужими руками и тем самым вызвало сословное различие между бывшей парой. Не приведи Господь, если новоявленная львица отправится на покорение Петрограда.

В дверях скромного обиталища стоял Зубов с потрёпанным граммофоном в руках.

— Вы не заняты? Господин директор слушал кафешантанные песни с Небесной Земли в насмешку над вашим провалом. В том числе «Больно мне, больно», ту самую, которую я вам советовал. Нет, что вы, я принёс серьёзную.

Граммофон стоял на столе в полной готовности. Тимофей услышал незнакомый баритон.

Не думай о полушках свысока.

Наступит время, сам поймёшь, мой бедненький,

Закончатся, и вовсе неспроста,

Копеечки, копеечки, копеечки.

Копеечки спрессованы во вклад,

Спрессованы копейки в сбережения,

И я всё замечаю невпопад,

Где первая копейка, где последняя.

У каждого алтына свой оброк,

Своё банкротство и своя отметина,

Копейки раздают кому острог,

Кому поместье, а кому бессмертие.

Из крохотных копеек соткан дождь,

Течёт с небес вода, обычно жалкая,

И ты порой почти полжизни ждёшь,

Когда тебе уже заплатят жалованье.

Дают его не чаще, чем глоток,

Глоток воды во время зноя летнего.

А в общем, надо просто помнить долг,

Что скоро будут первые последними.

Не думай о полушках свысока.

Наступит время, сам поймёшь, мой бедненький,

Закончатся, и вовсе неспроста,

Копеечки, копеечки, копеечки.

Копеечки…

— Красивый баритон, — отметил коллега, как и прежде, спокойный. — Кто пел, знаете ли? Молодой одессит Юрий Морфесси. Не знаю, будет ли он певцом.

Гимназист глядел с равнодушием к песне, знать, забыл потраченную деньгу. Самому Сергеевскому тема была близка, а то и злободневна. Латинист тем временем оставался источником сведений.

— В Петербурге живёт другая известная красавица.

Тимофей поднял потускневшие глаза, но они не выражали интерес.

— Выслушал бы, но моё сердце отдано Софи.