Кривое зеркало реальности. Сборник рассказов - [19]

Вскоре, впрочем, он оттуда вышел. Осмотрев с высоты ступеней притихший замерший город, он в окружении трёх десятков наёмников спустился со ступеней и растворился в переплетении улочек. Потом весь остаток дня и всю ночь на площадях горели костры, огонь которых поднимался до небес, жар от которых обжигал даже стоявших поодаль, а горожане лишь смотрели на всё это круглыми глазами и не решались даже нос высунуть из своих домов.

Этой ночью произошло первой крупное столкновения с монахами. То есть в том, что полсотни убийц в масках и капюшонах были подосланы монахами, никто и не сомневался, но вот монахи это упорно отрицали. Не зная, как доказать их причастность, Уги озлился, вызвал Робара и послал одну из его шаек в ближайшую часовню с горящими факелами, разрешив им забрать оттуда всё мало-мальски ценное. Часовня сгорела за ночь. А Робар украсил свою шею массивным золотым асимметричной формы крестом. А Уги получил колоссальное удовольствие, глядя, как корчатся вместе с горящими книгами тела убийц, брошенные в огонь. Он получал от этого истинное удовольствие. Извращённое, как я считал. Для меня он был моральным уродом, тварью, дикарём, ублюдком своего времени, животным, с которым мне приходилось работать за неимением другого. А потом… Да проклянут меня все люди на свете, но, видя мучения, видя смерть, ужас, боль и страдания, я уходил в себя, пытался замкнуться и… каждый раз я вспоминал наше, человеческое прошлое, нашу кровь, наши страдания… Чем они отличались от этих? Чем наши боль и зверства были меньше или слабее этих? Как наяву я видел костры, корчащиеся на крестах тела, пляшущих вокруг них фанатиков, безумцев… похоть и ненависть в глазах инквизиторов, каравших молодых, прекрасных женщин за их красоту; жажду крови в глазах тех, кто распинал еретиков, инакомыслящих; жажду злата правителей, бросавших тысячи на смерть, чтобы только построить трон на костях… Эх… Я вспоминал всё то же, что творилось здесь. Могу проклинать, могу рычать и яриться, могу плакать и ненавидеть… но не принять и не понять не могу. Ведь даже в моём мире, в моём времени со звериной сущностью человека не покончили. Хотя пора бы, наверное…

Девятый день

Кто говорил, что казнь перед завтраком портит аппетит? Он был неправ. И я, дурак, тоже, когда согласился на это дело. Сегодня утром Уги, едва продрав глаза и спихнув с себя очередную служанку, повелел найти и доставить пред его светлы очи одного советника, который, как ему нашептали, пользовался особой любовью народа. Ну что ж, нашли, доставили. Не озаботив себя даже поиском одежды, Уги как был в набедренной повязке, так и вышел из своих покоев, ведя перед собой советника, а тот лишь заискивающе что-то лопотал и кланялся. Выведя его на ступени Дворца, Уги, зевнув, взял у одного из стражей его алебарду и взмахнул разок, потом скучающе проследил, как катится обезглавленное тело советника по ступеням вниз и вернул окровавленную алебарду ошеломлённому стражу. Спустившись за головой советника, Уги не поленился взобраться на высокие ворота и собственноручно насадил её на ажурный шпиль, где раньше гордо развевался флаг банды, с которой он захватывал власть. Спустившись с ворот, Уги отряхнул руки и как ни в чём не бывало пошёл завтракать, стражи провожали его изумлёнными взглядами.

Народу в зале почти не было, когда Уги, позавтракав, соизволил принять просителей. Выслушав некоторые просьбы, он вдруг ни с того ни с сего пожаловал послу одной из держав земли за озером, которые испокон веков были охотничьими угодьями королевского дома, и жаловал ему роскошную золотую цепь с бриллиантами, сапфирами, рубинами и изумрудами. Цепь, кстати, когда-то было отобрана у монахов при разграблении одного из храмов. Остальных просителей Уги даже слушать не стал, хотя они, впрочем, особо и не лезли, памятуя о диком нраве короля и о его привычке сначала убивать, а потом задавать вопросы; затем, когда приём, наконец, закончился, Уги сгрёб за шкирку двух новых советников, которых ему предоставил Робар, и вместе с ними заперся в своих покоях, где до темноты они советовались о проектах новых законов и налогов. Я только диву давался: дикость, серость, почти что средневековье, ан нет, без всяких специальных знаний, без кривых спроса и предложения, без индексов обеспеченности различных слоёв населения, без ставки рентабельности и без учёта рейтинга товаров королевства они говорили о таких вещах, рассчитывали такие проценты, учитывали такие факторы, что я лишь завистливо вздыхал. Любой бы наш экономист или финансовый консультант оказался бы бессилен рассчитать процент прироста налогов для экспортируемого товара, обоснованный сезонным колебанием цен на него, обстановкой на других рынках, настроением простого люда, сезонным состоянием дорого или опасностью речного пути, а также процент скидки с цены при продаже этого товара на различных рынках. Без графиков, таблиц и диаграмм эту задачу было бы не решить. Воры решали её в уме, обсуждая все поправки и уведомляя короля, что Руста Хриплый у себя в таверне такую цену берёт, но торгует выгоднее, а Нехрин Косой за этот товар не возьмётся, даже если сдобрить его лишней золотой монетой, а можно к Груму Рыжему обратиться: тот и торгует шустро, и контрабандой не брезгует…