Крис и Шанелька - [33]

— Блин, — сказала звонким голосом, и маленькое эхо запрыгало, разбегаясь в стороны.

Получается, ее собственная самостоятельная жизнь кончилась? Началось соревнование, кто кому нос утрет? А докладывать Черепу о достижениях она обязана? А то, как же он узнает, про утертый нос? И как докладывать? Звонить на катеринин номер и мерным голосом докладывать «я живу хорошо-о-о…». Или, по его примеру, воцариться в сети, сделать из себя публичное существо, какого-то типа блогера, вернее блогершу, и вести кучу дневников в надежде, что Череп их станет читать и рвать волосы на тех местах, где они остались?

— Фу, — снова сказала Шанелька, выразив коротким словечком итог размышлений, и добавила, уточняя, — не дождется, да ну…

— Эй, — ответил из темноты голос Крис, — ты бы порассуждала о чем подробном. Я по твоим «фу» и «блин» никак тебя не найду.

— Ой.

— Тоже как-то не длинно.

По гальке и обрыву запрыгал тонкий лучик фонарика. Осветил лицо Крис снизу, сделав его, смеющееся, жутким, как в фильме о призраках, мелькнул по глазам Шанельки.

— Пойдем, хватит горе по камням мыкать. Вова там собрался купаться, заботится, чтоб ты одна не полезла и не потонула часом. Будет нас блюсти.

Она перешла на шепот, беря подругу под руку:

— Рассказывал про жену. И сына. Она в Питер уехала, сперва на зиму, потом на полгода, типа пацана в художественную школу устраивать. Потом написала, мол, остаюсь. Так что Вова соломенный вдовец при живой жене, а еще джентльмен, до сих пор им бабла посылает. Уважаю. Заботится о сыне.

Шанелька отпустила руку Крис.

— Слушай. Я тут себе кой-чего надумала. Простое, всем, конечно, понятное. Но мне сейчас важное.

— Про Черепа, небось? И слушать не хочу.

— Про него. Но тебе понравится. Я вот что решила. Я буду — сама. Не хочу ему ничего доказывать. Наперегонки бежать не хочу! Пусть мне просто живется. Даже если он думает, что я тут тихо сдохла без его внимания. Или самцов перебираю. Наплевать.

— Молодец! Очень грамотно надумала.

— Так что я сейчас пойду, в народ. Пройдусь. Музыка там, шумно. Променад. А вы оставайтесь.

— Э-э-э, логики я что-то не вижу, — честно призналась Крис.

— Да? — удивилась Шанелька, — а она тут. Я так захотела. Сама по себе. А через часок вернусь. Ну, я позвоню тебе.

— Никуда не вляпаешься?

Они уже подходили к костру. Вова поднял лицо, красное в отсветах огня, с короткими розоватыми волосами, взъерошенными на макушке. Шанелька подхватила свою сумку, вешая на плечо, засмеялась.

— Куда тут вляпаться? Толпа и менты кругом. Я в темноту не полезу. Бай-бай!

Ей нужно было туда. В самую гущу, где все бродят, смеясь и рассматривая друг друга. Где мигает цветомузыка, и перед музеем на площади медленно загораются по очереди ослепительные лампы, окрашивая летящее в темноте белое здание то в густо-синий, то в сверкающе-фиолетовый, то в пронзительно-апельсиновый. Это было как в совсем юности, когда бежали на дискотеку, на такой же свет, и сердце замирало от самостоятельности и ожидания приключений. И приключения были намного серьезнее и опаснее, чем нынешняя прогулка по набережной среди праздной толпы. Только сердце замирало примерно так же.

Сама, стучало оно, ободряя Шанельку, ты сама человек, и не нужны тебе димы, и черепы не нужны, для того, чтобы доказывать да что угодно. А попробуй Нелечка, без всякого доказывания, жить. И может быть чего-то достигнуть, а даже если нет, то жить свою, Шанелькину жизнь.

Дима вынырнул из толпы прямо напротив, очень близко. И тут же подошел, в шуме сказал что-то, не сразу ей услышанное. Взял за плечо, чтоб не удрала, наверное. Наклонился к уху.

— Шанелька. Я тебя в Орджо искал. Ждал. С телевидением автобус. А вас нет.

— Дима! — легко удивилась она, отступая на шаг, — привет, Дима. Как дела? Как Олечка? А неважно, я просто так спросила. Мне пора.

— Ты сердишься?

У него было совершенно искренне удивленное лицо. Он шагнул к ней, чтоб снова стоять вплотную. Был не в майке, а в рубашке-хаки и в таких же шортах с кучей карманов. Шанелька честно подумала над ответом.

— Сейчас нет. А утром ужасно сердилась, когда уехал молча совсем.

— Вот черт! Да что тут орет все! Пойдем на берег?

Он взял ее руку и потянул к белеющей над черным пляжем лесенке, которую перекрывал хлопающий парусиновый тент. Оглянулся.

— Посидим просто. Поговорим.

Шанельке стало неловко, что она как маленькая, надувает губу и упирается, сама уже делая мелкие шажки. И она, отнимая свою руку, пошла следом, подавая ее на крутых ступеньках и забирая снова.

В темноте, которую пятнали редкие фонари, что дотягивались почти к воде, Дима приволок к самому прибою раздолбанный деревянный топчан.

— Прыгай, а то унесет. Подожди.

Стащил рубашку, теряя из кармана что-то блестящее, кинул ее на щелястые доски.

— Мелочь растерял. Ну пусть. На хорошую погодку. У вас так говорят детишки? А вы тут давно? Ирина всем уши прожужжала, какие вы классные девчонки. Ждала вас.

— Говорят, да. Я сама кидала копейки в воду. Маленькая была. Мы тут второй день. Сегодня вот шашлык. С компанией. Я прогуляться отошла. Проветриться.

Она замолчала, поняв, делает то, о чем сама с собой договаривалась — не буду так, — козыряет перед мужчиной тем, что ей без него — хорошо-о-о… тьфу ты.