Крейсер «Улисс» - [69]

Living memory aboard the Ulysses that night, a vast accumulation of experience in every corner of the globe, could certainly recall nothing even remotely like it, nothing that would even begin to bear comparison as a parallel or precedent.	Ни одному из самых бывалых моряков "Улисса" -даже тем, кто обшарил все уголки земного шара, -не приходилось видеть на своем веку хотя бы нечто, отдаленно похожее на эту бурю.
At ten o'clock, with all doors and hatches battened shut, with all traffic prohibited on the upper deck, with all crews withdrawn from gun-turrets and magazines and all normal deck watchkeeping stopped for the first time since her commissioning, even the taciturn Carrington admitted that the Caribbean hurricanes of the autumns of '34 and '37-when he'd run out of sea-room, been forced to heave-to in the dangerous right-hand quadrant of both these murderous cyclones-had been no worse than this.	В двадцать два часа были задраены все двери и люки, всякое передвижение по верхней палубе запрещено. Расчеты покинули орудийные башни и артиллерийские погреба; впервые за все время после спуска крейсера на воду была отменена вахта на верхней палубе. Даже молчаливый Кэрриингтон признался, что заставшие его в Карибском море осенние ураганы, от которых ему не удалось уйти в тридцать четвертом и тридцать седьмом году (оба раза ему, очутившемуся в правой четверти этих смертоубийственных циклонов, пришлось отстаиваться на плавучем якоре), даже они вряд ли были опаснее нынешней бури.
But the two ships he had taken through these-a 3,000-ton tramp and a superannuated tanker on the New York asphalt run-had not been in the same class for seaworthiness as the Ulysses.	Правда, суда, которыми он тогда командовал, -трамп водоизмещением в 3000 тонн и допотопный танкер, возивший битум и работавший на нью-йоркской линии, - не обладали теми мореходными качествами, какими отличался "Улисс".
He had little doubt as to her ability to survive.	Кэррингтон едва ли сомневался в том, что крейсер выдержит испытание.
But what the First Lieutenant did not know, what nobody had any means of guessing, was that this howling gale was still only the deadly overture.	Но ни первый офицер, ни кто-либо другой не догадывались, что этот свирепо завывающий шторм был лишь жутким вступлением к адской симфонии.
Like some mindless and dreadful beast from an ancient and other world, the Polar monster crouched on its own doorstep, waiting.	Подобно лишенному разума страшному зверю из некоего древнего, неизвестного доселе мира, полярное чудовище уже выползло из своего логова и сжалось в комок, готовое к прыжку.
At 2230, the Ulysses crossed the Arctic Circle.	В 22.30 "Улисс" пересек Полярный круг.
The monster struck.	И тут чудовище нанесло первый удар.

It struck with a feral ferocity, with an appalling savagery that smashed minds and bodies into a stunned unknowingness.	Оно наносило удары с жестокостью и дикой злобой, сокрушая людей духовно и физически и не давая им опомниться.
Its claws were hurtling rapiers of ice that slashed across a man's face and left it welling red: its teeth were that subzero wind, gusting over 120 knots, that ripped and tore through the tissue paper of Arctic clothing and sunk home to the bone: its voice was the devil's orchestra, the roar of a great wind mingled with the banshee shrieking of tortured rigging, a requiem for fiends: its weight was the crushing power of the hurricane wind that pinned a man helplessly to a bulkhead, fighting for breath, or flung him off his feet to crash in some distant corner, broken-limbed and senseless.	Когтями ему служили острые ледяные рапиры, которые рассекали человеку лицо, оставляя на нем кровавые рубцы. Зубами - морозный вихрь, несшийся со скоростью свыше ста двадцати узлов и пронзавший, точно папиросную бумагу, самую плотную одежду, пробирая человека до самых костей. Голосом его был дьявольский оркестр -могучий рев ветра, сливавшийся с заупокойным воем такелажа и мучительными стонами рангоута. Всей своей гигантской тяжестью чудовище наваливалось на беспомощный корабль. Очутившегося на палубе человека сокрушительная мощь вихря придавливала к переборке с такой силой, что тот не мог вздохнуть, а иной бедняга, отброшенный куда-нибудь в угол, падал, ломая себе кости, и терял сознание.
Baulked of prey in its 500-mile sweep across the frozen wastes of the Greenland ice-cap, it goaded the cruel sea into homicidal alliance and flung itself, titanic in its energy, ravenous in its howling, upon the cockleshell that was the Ulysses.	Не найдя добычи средь стылых пустынь Гренландского ледового щита, вместе с океаном -союзником столь же безжалостным, как и оно само, - чудовище, двигавшееся фронтом в полтысячи миль, с яростью и рыком обрушилось на "Улисс" - эту крохотную скорлупку.
The Ulysses should have died then.	"Улиссу" следовало погибнуть в ту же минуту.
Nothing built by man could ever have hoped to survive.	Ни одно творение рук человеческих не могло выдержать подобного удара.
She should just have been pressed under to destruction, or turned turtle, or had her back broken, or disintegrated under these mighty hammer-blows of wind and sea.