Крестики и нолики - [39]

Минни выхватила у Юноны телефон, швырнула на пол и раздавила каблуком ботинка. Я вытаращилась на сестру, сердце у меня колотилось, глаза горели – я впервые в жизни восхитилась ею.

– Как ты смеешь?.. – начала Юнона.

– Идите к черту! – заорала Минни.

– Минерва Хэдли! Ты избалованная, невоспитанная девчонка!

– А вы бесчувственная свинья!

С этими словами моя сестра зашагала в сторону отделения скорой помощи.

Я ехидно улыбнулась Юноне и побежала догонять сестру. Минни покосилась на меня, вид у нее был мрачный.

– Ты просто космос, Минерва, просто космос! – сказала я.

Она не улыбнулась, но мрачное выражение смягчилось.

Чуть-чуть.

Глава 40 • Каллум

Настал день похорон Линетт – через неделю после «несчастного случая». Неделя без школы, без слез, без всего. Ближе к полудню я пошел прогуляться по пляжу. Один.

Я стоял на песке в своем единственном приличном синем костюме, смотрел, как волны накатывают на берег и отбегают обратно, и думал, зачем они это делают. Какой в этом смысл? Или никакого? Есть ли смысл у чего-нибудь в этом мире – или Линетт была права? В конце концов я пошел домой. Один. И обнаружил, что наш дом битком набит людьми. Друзья, родственники, соседи, чужие. Я не ожидал, что они придут. Не мог вынести их присутствия. Тихие похороны, говорил папа. А теперь, похоже, к нам в гостиную ломились все до единого нули Медоувью. Сначала я стоял в углу и смотрел. Друзья и чужие одинаково соревновались за то, чтобы первыми выразить соболезнования и сообщить что-нибудь о «трагедии» и «загубленной юной жизни». Отдать последние почести пришло столько народу, что у нас и в саду, и на заднем дворе было не протолкнуться, не говоря уже о доме. От неумолчного гвалта закладывало уши. Я понял, что очень скоро мне придется куда-то сбежать, найти тихое спокойное место, а не то я просто взорвусь. Джуда окружила компания приятелей, лицо его было мрачно, как всегда в последнее время. Он почти ничего не говорил, зато пил. Кажется, светлое пиво. И далеко не первый бокал, судя по тому, как его шатало. Ну, если Джуд хочет показать себя дураком, кто я такой, чтобы ему мешать. Пусть выставляет себя на посмешище, мне плевать. Пусть хоть весь мир провалится в тартарары – мне плевать.

Что бы сказала Линни обо всей этой суматохе? Наверное, растерялась бы, как я. А что сказали бы мама, папа и Джуд, если бы узнали, что «несчастный случай» с Линни был чем угодно, только не несчастным случаем? Глупый вопрос. Я знаю, что они сказали бы, что почувствовали. Поэтому они никогда не узнают. Обрывки письма Линни я сжег. Никто, кроме меня, не догадывается, что произошло на самом деле. И я дал себе слово, что так все и останется. Это мой долг перед папой и мамой. Особенно перед мамой.

Гомон вокруг все не стихал. Я потер виски: они и так уже гудели. Неужели мама с папой пригласили всех этих людей? И где папа? Я давно его не видел. Да и маму, если уж на то пошло. Я обошел комнату, заглянул, куда мог, пожимал руки и благодарно кивал на всякие «соболезную», которыми меня бомбардировали со всех сторон. И как только я подумал, что пора удирать, а то взорвусь, я наконец увидел папу. Его осаждали в углу два человека. У одного были неопрятные волнистые светлые волосы, стянутые в хвостик, и щегольские усы. Другой – рыжеватый шатен с загаром, который можно приобрести только за деньги. Он был похож на полукровку, везунчик. Как бы мне хотелось, чтобы у меня были деньги на процедуры, от которых кожа навсегда потемнеет.

Я двинулся в их сторону, но лица у них были такие напряженные и серьезные, что я замедлил шаги. Сосредоточился изо всех сил, попытался прочитать по губам, что они говорят. Хотя я раньше так не делал, мне, кажется, удалось убедить себя, что надо всего-навсего сосредоточиться – и я тут же начну читать по губам лучше всех на свете. По крайней мере, лучше всех нулей на свете.

Папа почти ничего не говорил. Кивнул, потом еще кивнул. Тут словечко, там кивок, вот и все. А тем двоим ничего больше и не требовалось: чем дальше заходил разговор, тем чаще они улыбались и хлопали папу по плечу. Потом один из них сунул что-то папе в руку. Папа на это не взглянул, а тут же спрятал в карман пиджака. Краем глаза я увидел, как в комнату вошла мама. Огляделась в поисках папы. Увидела его и тут же начала пробиваться в его сторону через толпу. Потом остановилась. Заметила, с кем папа разговаривает. Лицо ее вспыхнуло от ярости. И она стала проталкиваться к ним еще энергичнее. Я так увлекся наблюдением за мамой, наблюдающей за папой, что не заметил, как по комнате покатилась волна тишины, пока не дошла до меня. Я посмотрел вокруг и увидел, что все глаза устремлены на что-то у меня за спиной. Никто ничего не говорил. Никто не двинулся с места. Я обернулся, не понимая, что могло вызвать подобное общее остолбенение.

Увидеть ее было как мощный удар в живот. Это зрелище оглушило меня, я не мог ни вздохнуть, ни охнуть.

Сеффи…

Что она здесь делает? Она спятила? Тишина разбегалась от нее, словно рябь по поверхности озера, если бросить туда камень. Сеффи шла ко мне, смотрела прямо на меня, но не произносила ни слова. Потом ее глаза устремились мне за плечо, лицо окаменело – и она прошла мимо меня. Я вместе со всеми повернулся посмотреть, что она теперь будет делать. Она подошла к маме, которой оставалось до папы всего два шага.