Крестики и нолики - [38]

Глава 38 • Каллум

Что-то со мной не так. Я не плакал. Не мог. Сел на кровати и вытаращился в пустоту. Потом лег, закинул руки за голову – ничего. Лег на живот, зарылся лицом в подушку, стал ждать, когда хлынут слезы. А они не хлынули.

У меня погибла сестра, а я ничего не чувствую. По-прежнему уткнувшись в подушку, я сжал кулаки и сунул их под нее, чтобы не вести себя глупо: хотелось ударить в стену или в спинку кровати. Пальцы коснулись чего-то гладкого и прохладного. Я сел и поднял подушку. Там лежал конверт, а на нем аккуратным бисерным почерком сестры было написано «Каллуму». Меня словно обожгло ударом тока. Я схватил конверт. Уронил на пол. И смотрел на него, не веря своим глазам.

– Линни? – прошептал я растерянно.

Обернулся, словно ожидал, что она стоит на пороге и широко улыбается мне: «Ага, попался!» Но в комнате было пусто. Что мне делать? Я нагнулся и двумя дрожащими пальцами подобрал письмо. Мне отчаянно хотелось поскорее узнать, что там, но вместе с тем я был в ужасе. Сосчитай до трех и бери. Я дошел до двух, потом вскрыл конверт. И стал читать с колотящимся сердцем.

Дорогой Каллум!

Писать такое письмо очень трудно, но я хочу, чтобы именно ты знал правду. Если мне очень повезет, а Бог будет очень добр ко мне, к тому времени, когда ты прочитаешь эти строки, меня уже не будет на свете. Все проще простого: я устала и хочу уйти. Я давно думала, как лучше всего это сделать, и решила, что самый легкий способ – броситься под автобус, трамвай или поезд. Машинки маленькие, могут и промахнуться. Видишь? Вместе с рассудком ко мне вернулось и чувство юмора. Возвращение рассудка я бы еще пережила. Но возвращение к реальности мне не по силам.

Я постараюсь обставить все как несчастный случай, чтобы избавить маму с папой от позора, но ты должен знать правду. Мне больше не стыдно за то, кто я есть, но я не хочу жить в мире, где я недостаточно хороша и все, что бы я ни делала, будет недостаточно хорошо, потому что я нуль, всегда буду нулем, и это невозможно изменить. Надеюсь, вам с Сеффи повезет больше, чем нам с Джедом, если ты к этому стремишься. Береги себя. И будь сильным, что бы ни обрушила на тебя жизнь. Будь сильным за двоих, за нас с тобой.

С нежной любовью,

Линетт

Линни…

Я смотрел на письмо в руке. Слова расплывались и колыхались перед глазами. Мне не нужно было читать его во второй или в третий раз. Одного хватило с лихвой. Я скомкал письмо в руке, стиснул его, чтобы сделать как можно меньше. Сжал, как сжималось мое сердце. Просидел совершенно неподвижно то ли минуту, то ли час – сам не знаю сколько. Столько, чтобы боль в горле успела отступить. Столько, чтобы в глазах перестало жечь. И только тогда понадеялся, что будет не так больно, только тогда решился пошевелиться. Разорвал письмо на мельчайшие клочки, и они посыпались на пол, словно бумажный дождь.

Я впервые в жизни ненавидел сестру. Ненавидел. Она дезертировала. Дезертировала из жизни, а меня оставила жить за двоих. С нежной любовью… Чем она помогла тебе, эта нежная любовь? Заставила сдаться и дезертировать? Сделала беззащитной перед болью и обидой? Если так, клянусь, что ничто на свете не заставит меня поступить как Линетт.

Ничто.

Глава 39 × Сеффи

Мы с Минни сидели рядышком, она обнимала меня за плечи.

– Минерва…

– Тише ты! – зашептала Минни. – Мама поправится. Вот увидишь. С ней все будет хорошо.

Я оглядела застеленный ковром коридор. Больше похоже на гостиницу, чем на больницу. Хорошо ли здесь знают свое дело? И где мама?

Нас пустили в машину скорой помощи только потому, что Минни очень просила и не выпускала мамину руку. А как только мы приехали, нас с Минни выставили в комнату ожидания, а маму положили на каталку и куда-то увезли. Минуты шли, шли, шли – по-прежнему ничего. Никто ни слова нам не сказал, ни врачи, ни медсестры не подходили к нам – ничего.

Я посмотрела на свои руки – они беспокойно сжимались и разжимались на коленях.

Боже, прошу тебя, прошу тебя!..

– Минерва! Персефона! Ах, вот вы где.

По коридору в нашу сторону шагала Юнона Айелетт, личный секретарь отца.

Минни вскочила на ноги. Я последовала ее примеру.

– Что ж вы не подумали как следует? – процедила Юнона.

Я растерянно поглядела сначала на нее, потом на Минни – та была огорошена не меньше меня.

– Надо было сначала звонить мне, а не в скорую по городскому телефону. Теперь все газеты напишут, что ваша мать решила устроить себе передоз из-за того, что ваш отец полюбил другую. – Юнона нахмурилась. – И как я должна все это улаживать?!

Я потрясла головой, уверенная, что у меня галлюцинации. Я, наверное, ослышалась. Как же иначе. Люди не бывают такими жестокими. Такими бессердечными.

– Мама пыталась покончить с собой… – прошептала Минни.

– Глупости! – рассмеялась Юнона, вытащила мобильный телефон и принялась нажимать кнопки. – Когда человек хочет покончить с собой, он принимает гораздо больше четырех таблеток снотворного. Она просто хотела внимания и сочувствия.

Я повернулась к сестре:

– Минни, что происходит?!

– Привет, Санчес. – Голос Юноны заглушил мой. – Послушай. Нам придется попросить тебя об одолжении. Я в больнице и… да, конечно, все с ней нормально… ничего страшного, честное слово, просто нам надо пустить слух, что это вышло случайно… Да… Да.