Кремлевское золото - [7]

Если деньги сами по себе, как принято считать, действительно, не имеют запаха, то от неправедных дел, свершенных при помощи денег, запах весьма и весьма обоняем. Архивные документы позволяют сегодня раскрыть источник финансирования большевистской партии. Он связан с именем Карла Моора — старейшего швейцарского социал-демократа, который незадолго до 1917 г. получил большое наследство и кредитовал многих социал-демократов. Именно с ним и была достигнута договоренность о крупном денежном займе большевикам. В январе 1926 г., после того, как специальная комиссия установила полную сумму долга за 1917—18 гг., ему было возвращено 38 тыс. 430 долларов, что составило по тогдашнему курсу около 200 тыс. швейцарских франков.

Многочисленные зарубежные источники, располагающие неопровержимыми документами, выявляют, что Моор был секретным штатным агентом германской и австрийской разведок и носил агентурную кличку «Байер». Это имя стоит под многими донесениями о положении в России и о деятельности большевиков, возглавляемых Лениным. Донесения эти ложились непосредственно на стол самому канцлеру Германии. Первые из них, известные на сегодняшний день, были направлены в германское посольство в Берне весной 1917 г. Деятельность Моора, как секретного агента Германии и Австро-Венгрии, была документально доказана только после 2-й мировой войны. Он мог быть автором донесений, в которых германский посланник, докладывая подробно о Ленине и его окружении, ссылался просто на «агента» или «одного из агентов».

Приведу выдержки из донесения Байера, поступившего, скорее всего, из какого-то шведского населенного пункта на границе с Россией, куда Карл Моор был командирован летом 1917 г.: «Последний поезд с эмигрантами прибыл сюда в понедельник, 25 июня. В нем находилось 205 человек, среди них около 50 женщин и детей. Руководящих деятелей первого ранга среди участников этой экспедиции не было, но все же среди них были активные и опытные организаторы, агитаторы и писатели. Д-р Шкловский — очень близкий друг Ленина; энергичный, преданный революции человек, оставивший свою несколько лет существовавшую в Берне лабораторию, чтобы служить революции, своей партии и миру.

Из-за чрезмерной приветливости по отношению к немцам, как мне было сказано д-ром Шкловским, они с самого начала приобрели репутацию немецких друзей, даже там и сям подозревают, что они — просто немецкие агенты».

Знал ли Ленин о том, что Моор — германский шпион, сейчас установить трудно. Да и вопрос этот не был бы так важен, учитывая довольно безразличное отношение большевика № 1 к происхождению денежных средств на нужды партии, если бы он не ставился столь принципиально. Доподлинно известно, что через несколько месяцев после возвращения на родину, Ленин неожиданно запросил в Стокгольме — правда ли, что там «появился Моор»: «Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? Что у него никогда и не было и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами? Если правда, что Моор в Стокгольме и если вы знакомы с ним, то я очень просил бы, убедительно просил бы, настойчиво просил бы принять все меры для строжайшей и документальнейшей проверки этого. Тут нет, т. е. не должно быть места ни для тени подозрений, нареканий, слухов и т. п.» Какая строгая щепетильность. Но нам известно также, в частности, из учебников по истории КПСС об «удивительной прозорливости Ильича».

Впрочем, причины для подобного рода беспокойств у вождя мирового пролетариата, конечно, были. Как раз в этот момент над большевиками навис «дамоклов меч» сурового обвинения. А обвиняли Ленина и его единомышленников как раз в том самом «снюхивании» с германским правительством с целью разложения русской армии и русского народа. В такой ситуации необходимо было действовать крайне осторожно. Когда казначей Заграничного бюро ЦК РСДРП(б) Н. А. Семашко, прибыв из Стокгольма, доложил товарищам по партии о своей встрече там с Моором и о желании последнего передать полученное им крупное наследство большевикам, партийное руководство категорически отклонило это предложение и постановило, поскольку невозможно было проверить источник этих средств, — «всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми».

Так или иначе, но деньги Моора большевики все же приняли. В связи с этим следует упомянуть, что сам Моор по происхождению не швейцарец, а немец, и наследство было получено им в Германии в 1908 г. Сегодня также доподлинно известно, что переданные большевиками деньги — не его наследство, а суммы, выделенные германским командованием на тайные операции в России.

Немного позже возникнет еще одна двусмысленная ситуация во взаимоотношениях Ленина и Моора, которая позволяет судить об неискренности первого. После Октябрьского переворота Моор на протяжении ряда лет жил в Советской России, продолжая направлять секретные донесения в Берлин. Сохранились и его контакты с Лениным, который опасался, как бы возможный германский агент не скомпрометировал большевистскую верхушку, имевшую с ним довольно тесные связи. Он и его соратники уже старались отделаться от назойливого старика, который, сделав свое дело, мог спокойно уйти. Весной 1922 г. Яков Ганецкий, занимавший ранее, в 1920—21 гг. пост полпреда и торгпреда в Латвии, направляет письмо весьма любопытного содержания Молотову с припиской «Ленину»: