Кремлёвские мастера - [6]

Накануне Василий Дмитриевич засиделся допоздна в гостях у монетчика великого князя итальянца Джованни, или, как его называли в Москве, Ивана Фрязина. Зашел к нему Василий Дмитриевич по малозначимому делу — написал он по-гречески письмо знакомому купцу в Крым и захотел проверить, не ошибся ли. Итальянец письмо прочитал и ошибок не нашел. А потом достал фляжку иноземного вина, и начался разговор. Сначала о последних слухах, потом о родине Фрязина. Уже под самый конец итальянец показал Ермолину еще не законченный новый штамп для монет великого князя. И вот тут-то Василий Дмитриевич вдруг заметил висевшее на стене изображение Георгия на коне. Победа Георгия уже предрешена. Отважный воин вонзил копье в раскрытую пасть змия и готов скакать дальше, навстречу новым битвам, новым подвигам…

Тщетно упрашивал Василий Дмитриевич подарить или обменять эту иноземную икону. Фрязин наотрез отказался.

— Не могу, не имею права. Это дар сестры, когда я шесть лет назад уезжал из Италии в Москву. А сестра получила икону в дар от нашей матушки…

Так и ушел Василий Дмитриевич расстроенный и вместе с тем полный радостного ощущения, что увидел наконец-то нечто для себя очень важное и нужное. А вернувшись домой, долго не мог уснуть. Даже вставал раза два или три, чтобы испить холодного шипучего кваса, и опять лежал в полной темноте, уставившись в потолок.

Придя наутро в сарай, Василий Дмитриевич первым делом наколол запас небольших липовых чурбачков. Потом пристроился так, чтобы луч солнца падал ему прямо на колени и не слепил глаза, и принялся за работу. Из каждого чурбачка вырезал он острым ножом всадника, поочередно меняя то величину фигурки, то ее наклон, то поворот головы. Вот уже казалось, что все удачно определилось, все найдено, а назавтра Ермолин замечал, что рука с копьем поднята чуть выше, чем надо, или голова воина слишком наклонена в сторону, или конь получался какой-то хилый, скучный. Снова и снова припоминал Ермолин виденную им итальянскую икону и сызнова принимался за работу.

Проходили недели. Все новые фигурки становились на полку рядом с уже потемневшими от пыли. Но вот наконец-то появилось на свет самое последнее, самое лучшее и единственно возможное изображение.

Теперь можно было приниматься за создание большой деревянной фигуры высотой метра полтора.

На белом коне с тонкой, длинной, почти лебединой шеей и маленькой благородной головкой сидел широкоплечий, коренастый молодой воин. У ног коня распластался поверженный на землю дракон с телом толстой чешуйчатой змеи, с четырьмя короткими лапами, маленькими крылышками и омерзительной головой — полужабьей, полузмеиной.

Отважный воин только-только нанес последний, решающий удар в раскрытую пасть чудища. В предсмертных судорогах дракон еще пытается обвить хвостом задние ноги коня, но гордый скакун уже взвился на дыбы и готов перепрыгнуть через издыхающего змия, чтобы скакать дальше навстречу новым опасностям и битвам.

Когда большая деревянная скульптура была полностью готова, Ермолин отправился за сорок верст на каменоломню выбрать большой камень без трещин и изъянов. И, не дожидаясь зимы, велел отвезти найденную глыбу на телеге в Москву. Из этой глыбы предстояло высечь скульптуру для украшения Фроловских ворот Кремля…

В конце июня 1464 года проезд в Кремль через Фроловские ворота закрыли на несколько дней. Со стороны Красной площади сколотили высокие подмости п леса. И целыми днями слышался сверху стук молотков и раздавались веселые голоса каменщиков.

Через несколько дней всеведущие мальчишки разнесли окрест известие, что нынче утром из ермолинского дома привезли к воротам что-то большое, тяжелое, увернутое в рогожу. А еще дня три-четыре спустя леса разобрали, растащили в сторону доски и бревна и глазам москвичей открылась непривычная картина: прямо над главными воротами скакал высеченный из камня отважный всадник.

Лихо развевался на ветру короткий красный плащ, сияла на солнце позолоченная кольчуга. Готов был сорваться с места белый конь, и в корчах издыхал противный зеленый дракон.

К воротам собрался торговый люд, толпившийся на площади; сбежались с реки грузчики кораблей и барок; пришли обитатели близлежащих кварталов. Купцы из торговых рядов, закрыв свои лавочки, поторопились взглянуть на невиданную в Москве диковинку. Толпа, задрав кверху головы, одобрительно гудела.

— Каков ездец!..

— Егорий святой!..

— Защитник московский!..

— Покровитель народный, всех землепашцев!..

— А силы и храбрости в нем сколько!..

— То не змий, а татары поганые!..

Соблаговолили взглянуть на ермолинское творение московские бояре, ближние люди митрополита и, наконец, сам великий князь с княгинею. Ивану III каменная фигура охранителя Москвы очень даже приглянулась. На следующее утро в дом к Ермолину явился посланец от великого князя с вопросом:

— Государь узнать желает, когда-де собирается Василий поставить фигуру Дмитрия Солунского на Фроловских воротах.

Василий Дмитриевич даже хмыкнул про себя от удовольствия. Ишь, торопится государь. Дня на роздых не дает. Видать, шибко понравился каменный Егорий.

Нетерпение великого князя было легко объяснимо. Храбрый Дмитрий Солунский издавна особо почитался на всей Руси. По всем преданиям считалось, что сам Дмитрий родом из славян. А уж свой, славянский святой, конечно, должен первым помогать русским воинам в победах над врагом. Это он, Дмитрий, как сообщает древняя летопись, вдохновлял дружину киевского князя Олега при осаде Константинополя — столицы могущественной Византии. Это благодаря заступничеству Дмитрия Солунского русские полки впервые жестоко разгромили татарскую орду на поле Куликовом.