КРЕМЛенальное чтиво, или Невероятные приключения Сергея Соколова, флибустьера из «Атолла» - [36]

– И что? – довольно глупо, но с явным интересом переспросил и прокурор.

– И то. «Аврора» начала мстить. Сначала Рожественскому, а потом всей стране. Зиновий Петрович Рожественский в том нелепом инциденте потопил еще несколько английских рыболовецких шхун. Кое-как потом добрался до Дальнего Востока. Во время Цусимского сражения был ранен. Флот разбили. А Рожественский попал в плен. Но это не все. Когда он вернулся из плена, его сначала судили международным судом за тот случай в Северном море. А потом затравили свои же газетчики и прогрессивная публика. А все почему?

– Почему? – переспросил прокурор.

– Не стреляйте по своим, даже если вас зовут не Зиновий Петрович. Умоляю, не стреляйте по своим! Особенно по крейсеру «Аврора».

– И вы серьезно думаете, что я стреляю по своим? – поинтересовался прокурор.

– Да. Я в этом уверен. У вас радар сбился с настроек. У вас абсолютно нарушена система распознавания «свой – чужой». И крейсер «Аврора» может обидеться. Навсегда. Это же очевидно.

– Я вас, похоже, не понимаю, – начал прокурор, хотя понимать он как раз что-то начал.

– Вы зря держите за пазухой все эти документы на «самого». Очень зря!

– Ну, положим, на «самого» у нас ничего и нет. Может быть, на «самого» что-то в Свердловске осталось.

– В Свердловске, может, и осталось. Но это не тот «сам». Я про нового «самого».

– А новый «сам» точно теперь «самим» будет?

– Решение принято, – неожиданно отозвалась со своего места Ефремова.

– Решение принято, – подтвердил Соколов. – И вы напрасно это обстоятельство игнорируете. Не надо прятать козыри, особенно если вас и близко не собираются допускать к игре. – Соколову и самому нравилось, как он завернул. – Отдайте то, что вы еще не отдали. Насовсем.

– На каком основании? У вас есть какие-то бумаги? – Прокурор был не очень-то агрессивен. Рассказ про адмирала Рожественского запал ему в душу.

– Давайте я покажу вам список контактов на моем телефоне. Вы сами выберете, кому позвонить. Вы сделаете звонок, и вам все скажут. Но учитывайте следующее…

– Что – следующее?

– Ваш звонок сочтут за признак сомнения. Людям придется подтверждать то, что они говорить вслух не любят. Подумайте, стоит ли вам звонить.

– Ну, а если я не позвоню? – поинтересовался прокурор.

– Тогда вы – Зиновий Петрович!

– Я не Зиновий Петрович, я…

– Это неважно. Важно, что после выстрела в «Аврору» у Рожественского, да и у всей России, случилась Цусима. Суд военный, гражданский, людской, а потом суд совести. Жил затворником, из дома не выходил. Сейчас вот неподалеку отсюда.

– Как это неподалеку?

– На Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Рукой подать.

– Хватит меня пугать, – возмутился прокурор.

– Да я вас не пугаю. Но могила не сохранилась, чтоб вы знали.

– Совсем не сохранилась, – подтвердила Ефремова. – А такой человек был. Герой.

– Да вы не бойтесь так. Сначала просто работу потеряете. Будете с горечью вспоминать этот день. И меня тоже. Человеческая память – вредная штука. Пойдете по Неве с детишками гулять, увидите «Аврору». И вспомните меня. Телевизор включите, а там Никита Михалков в картине «Свой среди чужих, чужой среди своих». И вы снова вспомните, что я вам рассказывал про распознавание «свой – чужой». – Соколов стращал прокурора спокойно и основательно, как будто читал короткое меню в чебуречной.

– Или вот в книжный придете. А там на полке Новиков-Прибой стоит, – подключилась Ефремова.

– И что он там делает? – изумился прокурор.

– Известно что. Стоит на полке в отделе художественной литературы. Книга называется «Цусима», – с грустью продолжила Аэлита. – Еще песни разные навевать могут.

Соколов подошел к прокурорскому столу, и его пальцы забегали по воображаемым клавишам.

– Дремлет притихший северный город. Низкое небо над головой. Что тебе снится, крейсер Аврора, в час, когда утро встает над Невой… – Соколов пел и смотрел в глаза хозяину кабинета. Прокурор оцепенел. Он отрешенно посмотрел за окно и заметил, что небо действительно низкое. Когда неожиданно к голосу Соколова добавился высокий голос Ефремовой, прокурору показалось, что в его кабинет с концертом пожаловал октябрятский хор. Только октябрята были уж больно прожженными.

– Может, ты снова в тучах мохнатых вспышки орудий видишь вдали? Или, как прежде, в черных бушлатах грозно шагают твои патрули? – Ефремова выводила мелодию, как могла, и ей было почему-то грустно.

– Извините, но подпеть не могу, – могло показаться, что прокурор говорил искренне. – У меня в приемной помощник, у него слух есть. Можете с ним попеть. Подождите минут пятнадцать. Если петь не хотите, то можете чаю попить.

– Чаю было бы хорошо, – отозвалась Ефремова. – А то связки болят.

– У певцов бывает. Сырого яйца, к сожалению, предложить не могу. – Прокурор обрел спокойствие и даже некоторую вальяжность.

– Так вам номера телефонов дать? – поинтересовался, покидая кабинет, Соколов.

– Спасибо. Я по своим номерам позвоню.

Помощник действительно принес чаю с лимоном.

В подстаканниках. И Ефремовой очень и очень захотелось в поезд, который отвезет ее назад в Москву. У Соколова началось что-то вроде адреналиновой ломки. Возбуждение и эйфория, до которых он разогнал весь свой организм, улетучились. Хотелось спать. Хоть иголки в себя втыкай, чтобы не отключиться. Но иголок у помощника в штатском не было, зато были здоровенные часы на правой руке. Соколов взбадривал себя размышлениями о том, настоящие ли это часы и почему они на правой руке. Потом не выдержал и спросил: