КРЕМЛенальное чтиво, или Невероятные приключения Сергея Соколова, флибустьера из «Атолла» - [34]
И Юрец снова заплакал. Оказалась, что местная ночная санитарка, студентка Первого меда Катя без памяти влюбилась в красивого, страдающего и к тому же начитанного Голованова. И просиживала с ним те часы, когда не мыла полы и не выносила «утки» из-под других больных.
– Понимаешь, Витя. Я ее хочу, а он не стоит. И не встанет больше. Она мне только подрочить и может. Да я б того абрека на руках носил, если б знал.
– Погоди, Юрец. Еще встанет. А не окажись ты здесь, ты бы Катю и не встретил.
Юрец замолчал и перестал плакать. А потом сначала тихонечко, а потом во всю глотку прямо сквозь слезы заржал.
– Витя, ну ты м*дак! Ну, ты, мля, утешил! – С Головановым случилась почти истерика. – Ты все правильно сделал. Тебе только в ментовке и работать. У тебя чуйка есть, у тебя очко играет, когда надо. А когда очко не играет и чуйка не работает, то ты всегда можешь сказать какую-нибудь херню. Вот как сейчас.
Юрец так и стоял перед глазами сержанта Кострюкова. А еще перед ними стоял этот наглый человек в черной вязаной шапке. И Витя снова задумался о чуйке и о внутреннем камертоне. И вдруг показалось ему, что камертон его подвел. Может быть, чувак вовсе и не «бригадир», а повыше. Может, он вообще мент. Или чекист. В глазах посетителя не было ни угрозы, ни пустоты, ни страха, ни тревоги. Были только красные прожилки невыспавшегося курильщика и дерзость. Наглая дерзость вместе с любопытством. Посетитель как будто с интересом гадал, что же еще глупого и нелепого может сказать Витя в свое оправдание. А желание оправдаться у Вити появилось довольно быстро.
– Вы поймите, товарищ. Сегодня суббота. Никого нет. Выходной.
– А огонек горит. А окошко светится. А у камелька сидит важный государственный человек и думает о судьбах Родины. А ты, молодой человек, с двумя «соплями» на погонах мешаешь ему думать о Родине правильно.
– Я не мешаю. И камелька у нас тут нет. Центральное отопление, слава богу, – начал было Витя.
Про окошко, которое горит, Соколов, конечно, блефовал. Но без большого риска. Он твердо знал, что за считаные дни до выборов в Госдуму на фоне скандалов, неразберихи, перекраивания рядов, повсеместной работы по выстраиванию системы «сдержек и противовесов» кто-нибудь из больших начальников в этом здании точно сидит. Да никто и не отменял, в конце концов, дежурств по учреждению.
– Я слышал, что у вас тут украинское засилье в руководстве наметилось, – зачем-то продолжил Соколов. – Как в Политбюро СССР. Черненко, Кириленко, Щербицкий. А потом ведь что случилось? У товарища Кириленко на Запад сбежал сын. И ему пришлось уйти в отставку. И это стало предтечей большой кадровой чехарды. Страна полегла! – Соколов вприпрыжку ходил по вестибюлю. Он останавливался только перед Ефремовой, которая застыла в оцепенении, и перед Кострюковым, который теперь уже точно не мог понять, куда клонит посетитель. – Я не говорю, что украинское засилье – это непременно причина упадка, но это, несомненно, его признак. И ваши товарищи Сыдорченко и Винничук непременно должны знать уроки истории. Если они, конечно, не хотят потерять работу.
– А что, кто-то из детей товарищей Сыдорченко и Винничука убежал на Запад? Ведь теперь за это не наказывают, – почему-то поинтересовался Кострюков.
– Не наказывают, конечно. Но честь мундира никто не отменял. Разве не так? – с вызовом спросила очнувшаяся Ефремова.
Она встряхнула головой и слева направо степенно осмотрела одежду, как будто на плечах у нее были погоны, на груди аксельбанты, а на сапогах шпоры. А вот фуражки или на худой конец пилотки ей явно не хватало. Об этом подумал и Кострюков. Красивая барышня была похожа на стюардессу. Но не на ту, что с «Ту-134». А на ту, что должна выходить из специального самолета, на котором летает высокое руководство, и торжественно сообщать о его прибытии. Ефремова, собственно, и не подкачала. Она быстро дала понять, что все кострюковские фантазии на ее счет хоть и имеют под собой почву, но до реальности не дотягивают.
– Сергей Юрьевич, давайте я Стальевича наберу, – предложила Аэлита и достала из кармана мобильник.
Младший сержант Кострюков хорошо знал, кому принадлежало редкое отчество. Витя даже вспомнил историю о нелепой дуэли Гумилева и Волошина, о Коктебеле и прочей поэтической байде. Такой вот ассоциативный ряд возник в голове Виктора. Но в конце 1999 года еще не было принято бояться крупных государственных чиновников. Бандитов – да, а чиновников – нет. Не то чтобы Витя был «дитем свободы», но безусловное ощущение, что «как при Брежневе» уже никогда не будет, сидело в нем твердо.
– Вы, конечно, можете звонить куда угодно. Но порядок есть порядок. Часы не приемные, и государственного человека по поводу расписания беспокоить не стоит, – твердо выложил Виктор свою служебную и жизненную позицию.
Траектория движения Соколова в этот момент пролегала мимо деревянной конторки, за которой стоял письменный стол с пожилой, но совсем не антикварной зеленой лампой. Это и был пост Виктора Кострюкова, который он теперь временно покинул, разбираясь с посетителями. Соколов оперся на стойку, сделал «выход силы» и заметил и Сименона, и учебник по истории, и даже брошюру-пособие для поступающих в вузы.
