КРЕМЛенальное чтиво, или Невероятные приключения Сергея Соколова, флибустьера из «Атолла» - [24]

– Разрешите, товарищ? – обратился Соколов, уже стоя посредине кабинета.

– Тамбовский волк тебе товарищ, – ответил было Судаков, но быстро осознав, что это пошло и банально, осекся. – Сейчас «товарищ» уже не говорят, гражда… господин, Соколов!

– Извините, господин следователь. Я просто обратился так, как чувствую. Я впредь буду обращаться так, как вам нравится и как положено.

– На положено хер положено, – хмыкнул Судаков. С похмелья он шутил еще хуже обычного. – Называйте меня по имени-отчеству. Геннадий Андреевич.

Представившись таким образом, Судаков сразу пожалел об этом, как будто дал слабину. Как и фамилия, сочетание имени и отчества не давало ему покоя. Сначала коллеги называли коммуниста-выскочку Зюганова его, Судакова, тезкой. Но вот уже лет пять, как он сам стал тезкой лидера КПРФ и кандидата в президенты Геннадия Андреевича Зюганова. У прокурорских стало доброй традицией по всякому поводу справляться у Судакова: «А что об этом думает партия рабочих и крестьян?» Вопрос мог касаться задержки зарплаты, высоких цен, ссоры с женой или гнева начальства. Сначала Геннадий Андреевич ненавидел ревизиониста Зюганова за карьерный взлет и отход от ленинских принципов. Но постепенно стал склоняться к убеждению, что иначе в современных условиях, когда капитализм победил даже в родной стране, Зюганову и нельзя. В редкие минуты свободы, когда Инга с детьми уезжала на дачу к подруге, а Судаков, отговорившись от поездки внеурочной работой, оставался дома и бесперебойно выпивал, ему представлялось, что Геннадий Андреевич Зюганов на самом деле ушел в подполье и готовит силы для революционного выступления. Когда переваливало за шестьсот-семьсот, Судаков начинал себя чувствовать почти Зюгановым. Это не было раздвоением личности. Это была ее двойственность. Двойственные чувства, двойственные мысли, и даже подбородок Судакова становился не двойным, а двойственным. Но вся эта сложная гамма чувств была недоступна сегодняшнему посетителю.

– Геннадий Андреевич, а сесть можно? То есть, простите, присесть, – пресек попытку тюремного юмора Соколов.

– Присаживайтесь, Сергей Юрьевич. Присаживайтесь. – Судаков спокойно рассматривал непонятного ему человека. Прослушка телефонов руководителей страны, альтернативная спецслужба на деньги пронырливого, противного и богатого еврея. Слухи о бешеных деньгах, наглости, поездках в Чечню с чемоданами денег. Ну и факты. Впрочем, вот с фактами в стандартной канцелярской папке с надписью «Атолл» было хуже. Ксерокопии, расшифровка эфира одной передачи, ничего конкретного. Собственно, Судаков и нужен был на этой первой встрече с Соколовым для того, чтобы тот не мог понять, что же есть у следствия за душой: по мнению начальства, ни один актер не мог тягаться с Судаковым в непроницаемости.

Имя, фамилия, отчество, год рождения, место рождения. Ну и так далее. Геннадий Андреевич скрупулезно записывал стандартную информацию.

– Сергей Юрьевич, сегодня у нас с вами опрос. Знакомство. Это еще не допрос. Но предъявить обвинение, – и Судаков увесисто пошлепал папку, – дело техники. – Советую вам отвечать искренне, господин Соколов!

– Вот и я за искренность, Геннадий Андреевич. Тут мы с вами одной крови. Холодная голова, чистые руки, горячее сердце. Я всегда за это. На том стою и стоять буду, – выпалил Соколов на одном дыхании и глядя в глаза.

Ни иронии, ни насмешки, ни наглой самоуверенности не увидел Судаков в глазах оппонента. Только чистые прозрачные глаза. Геннадию Андреевичу показалось, что сквозь глаза он видит мозг собеседника. И тот пульсирует равномерно и слаженно.

– Соколов. Господин Соколов, вам не кажется, что вы не просто нарушили закон, но перешли все границы? В стране много всего произошло, но прослушивать руководителей страны… – Судаков напрягся и подобрал точное для его сегодняшнего состояния слово… – это ж, это ж мерзко. – И Судаков состроил гадливую гримасу. Получилось это непроизвольно – к горлу подкатила горькая желчь от вчерашнего, – но очень уместно.

– Прослушивать, конечно, мерзко, но я и не прослушивал. Понимаете, зашифрованную спецсвязь прослушать практически невозможно. У нас просто нет таких технических возможностей.

– А если бы были? – И Геннадий Адреевич подался вперед настолько, что Соколов, вдохнув, окончательно убедился в неважнецком физическом состоянии следователя Генпрокуратуры.

– А если бы были у меня такие возможности, Геннадий Андреевич, то я бы все их разговоры предал бы гласности, – не раздумывая выпалил Соколов. – Ну, там, где военной тайны нет.

– Не понял, – после минутной паузы только и сумел выдавить из себя Судаков. – Какой гласности?

– Гласность – это последнее хорошее из того, что произошло с нашей страной. Если бы Горбачев остановился на гласности, мы бы с вами, уважаемый Геннадий Андреевич, жили бы в другой стране. В стране честных людей, которые строят социализм с человеческим лицом. Мы бы видели счастливые лица наших жен и детей. По выходным мы бы ходили в кино и парки. Мы бы ложились спать с верой в завтрашний день. Мы бы Первого мая после демонстрации ели бы мороженое и пили пиво: двадцать шесть копеек полная кружка, тринадцать маленькая. И маленькой вполне бы хватало. Вот вам, уважаемый Геннадий Андреевич, бывало так хорошо, что хватало маленькой за тринадцать?