КРЕМЛенальное чтиво, или Невероятные приключения Сергея Соколова, флибустьера из «Атолла» - [26]
– Сергей Юрьевич, это много. И вы добавили денег, – с напускным и добрым негодованием пробухтел Судаков.
– Геннадий Андреевич, настоящие мужики должны делиться сигаретами, выпивкой и деньгами совершенно свободно. Меня так воспитали, – с безоговорочным достоинством парировал Соколов.
– Тебя правильно воспитали, Сергей Юрьевич, – для перехода на «ты» оказалось достаточно не брудершафта, а просто его предчувствия. – И «Кубанскую» ты правильно принес, попал в настроение.
– «Кубанская». Казачок. Степью пахнет, полынью, волей, – отвечал Соколов, не оставляя сомнений в том, что выбор напитка был не случаен и стал результатом не просто жизненного опыта, но строгим соблюдением негласного и выстраданного протокола опытного собутыльника.
Заперли двери. В первый раз «за знакомство» насыпали побольше, «чтобы рот не пачкать». Вторую «за все хорошее» и третью «за нормальных людей» запустили почти без перерыва. Судакова одновременно охватили радость и тревога: похмелье отступило, «Кубанской» оставалась только одна, а сказать надо было еще так много. Но Соколов вел банкет умело, не торопясь и не жадничая. Оставалась еще половина второй бутылки, а уже выпили «за жен» и «за Ингу», «за справедливость», «за лося», «чтоб они сдохли» и «быть добру». Геннадий Андреевич свой стакан допивал до дна, а за стаканом Сергея Юрьевича особо не следил. Для непьющего в целом Соколова это было очень кстати – не приходилось переводить продукт, сливая его в цветок или раковину.
Но вот наступил момент, когда «казачок» сделал свое дело и Судаков начал клевать носом. Уже несколько раз он резко вскидывал голову борясь с гравитацией, из последних сил не позволяя себе заснуть. Требовался завершающий удар. Sturm und Drang. Буря и натиск.
– Я с удовольствием поведаю тебе, Геннадий Андреевич, о товарище Энвере Ходжи. О его борьбе с предательской, фашистской, социал-империалистической деятельностью хрущевских и брежневских ревизионистов. Эта борьба не прекращалась и не прекратится. Мы били и будем бить их до тех пор, пока они не будут уничтожены с лица земли, пока совместная борьба народов, революционеров, марксистов-ленинцев всего мира не увенчается победой везде, в том числе и в Советском Союзе. Бывшем Советском Союзе. Будущем Советском Союзе!
Судаков насторожился и напряг остатки сил. Тост за вождя албанских коммунистов казался ему перебором.
– Слушай, Серега! Это уже абс-с-с-урд. Твой Энвер Ходжи со всеми поссорился. И с Хрущем, и с Мао. И страну прос-с-с-рал.
Соколов в целом был с этим согласен. Вернее, он об этом даже не думал. Но он очень уважал «Радио Тираны».
На «Радио Тираны» не тратили мощность отечественных глушилок: для советского человека все, что говорили из маленькой горной страны, и так должно было казаться полной чушью. Сюрреализмом, так сказать, для тех, конечно, кто знал это слово. Но Соколов всегда с уважением относился к методикам албанских пропагандистов. Может быть, девяносто восемь человек из ста и не проникались идеями «гения Балкан», но уж два человека – в этом Соколов был уверен – непременно впадали в ступор: сектантская монотонность говорившего должна была делать свое дело. Равнодушные, но мятущиеся души теряли равновесие, сталкиваясь с настоящей пламенной убежденностью. Судаков был из тех двух процентов, и до полной потери равновесия ему оставалось совсем чуть-чуть.
– Я скажу по-простому, Геннадий Андреевич. Учение Маркса всесильно. Всесильно потому, что оно верно. Это же так логично! Так выпьем же за твоего тезку Геннадия Андреевича Зюганова! За разгром капитализма и построение нового, социалистического мира!
Прежде чем чокнуться, Судаков сделал было движение, чтобы подняться и обнять Соколова, но тут гравитация победила окончательно, и Геннадий Адреевич грузно осел в свое конторское седалище, которое было уже не стулом, но еще не креслом, смежил веки и немедленно захрапел.
До конца рабочего дня оставалось еще часа три. Соколов не спеша ознакомился с содержимым папки. Ксероксы, ксероксы, ксероксы. И ни одного оригинала. Из ксероксов дело не соштопаешь. По ним не проведешь экспертизу.
– Да нет у вас ничего на меня!
Ликование Соколова сопровождалось разнообразными звуками, которые издавал Судаков. Соколов положил папку с надписью «Атолл» под голову Геннадию Андреевичу и покинул кабинет.
Через три часа Судаков еще не проснется. Его случайно обнаружит непосредственный начальник, пришедший на храп, который сотрясал коридор. Через неделю Судаков отправился продолжать службу в самый захолустный район Подмосковья. Инга с детьми осталась жить в приватизированной служебной квартире.
Соколов являлся на допросы уже к другому следователю по понедельникам, средам и пятницам. По вторникам и четвергам он приходил сам и требовал, чтобы его допросили со всем пристрастием. Бригада следователей пребывала в бессильной злобе: спецоперация по дискредитации Березовского проваливалась на глазах. Некоторым следователям той спецбригады повезло меньше, чем Судакову: один из них неудачно поскользнулся, другой утонул в ванной. Дело о прослушке, так толком и не возбужденное, было прекращено. О таком возможном развитии событий Соколов цинично предупредил начальника следственной бригады, явившись на очередной допрос. И это была не угроза. Просто сменился ветер, и российскому генпрокурору Юрию Ильичу Скуратову пора было уходить. Видео, где «человек, похожий на Скуратова», бодро предается любви с двумя молоденькими девушками, появится в эфире через полгода – в марте 1999 года. Ответственным за «зачистку» Скуратова был назначен молодой и талантливый руководитель ФСБ России.
