Кража в Венеции - [26]

– Надену темно-серый!

– Тот, от Джулио? – спросила Паола нейтральным тоном.

Мнение о Джулио, давнем друге мужа, она держала при себе. Он и Брунетти шесть лет учились в одном классе, пока Джулио жил у тетки в Венеции, а его отец находился на иждивении у государства. Тот факт, что Джулио неаполитанец, ничуть не помешал Гвидо мгновенно проникнуться к нему симпатией. Находчивый, прилежный, жадный до знаний и удовольствий, его друг, как и сам Брунетти, был сыном человека, чьего поведения многие не одобряли.

И, опять-таки как и Брунетти, Джулио решил изучать криминальное право, но познания свои использовал для того, чтобы защищать преступников, а не арестовывать их. Как ни странно, это нисколько не повлияло на их дружбу. Знакомства и дружеские связи Джулио, не говоря уже о его огромном влиятельном семействе, служили Брунетти своего рода магической защитой в те годы, когда он работал в Неаполе, – и Гвидо в равной степени был признателен другу и желал поскорее забыть этот факт.

Несколько месяцев назад Брунетти ездил в Неаполь, чтобы поговорить со свидетелем по одному делу, и в первый же вечер они с Джулио встретились за ужином. За те пять лет, что они не виделись, волосы Джулио совсем побелели так же как и усы под длинным пиратским носом. Зато оливковая кожа отчаянно противилась старению, и от этого контраста – седые волосы и смуглая кожа – лицо выглядело особенно моложавым.

Брунетти опрометчиво начал разговор с того, что похвалил костюм друга – угольно-серый, в едва заметную черную полоску. Из внутреннего кармашка пиджака Джулио достал блокнот и золотую чернильную ручку, написал имя и номер телефона, вырвал страничку и передал ее Гвидо.

– Сходи к Джино. Он за день сошьет тебе такой же.

Брунетти нахмурился. Джулио положил в рот еще один кусочек «рыбы святого Петра»[65], которая, по заверениям ресторатора, была поймана «не далее как сегодня утром», потом внезапно отложил вилку и взял один из телефонов, лежавших тут же, возле его тарелки. Он набрал короткое текстовое сообщение, посмотрел на друга с широкой довольной улыбкой и вернулся к ответственному делу – поглощению ужина.

Они разговаривали о своих семьях, а не о текущих политических событиях – многолетняя традиция. Дети росли, родители старели, болели и умирали; все, что не касалось семьи, было за пределами круга, ограничивавшего темы для беседы. Старший сын Джулио бросил бизнес-школу Боккони[66] и стал рок-музыкантом. Дочка, которой было восемнадцать, встречалась с совершенно неподходящим парнем.

– Я стараюсь быть хорошим отцом, – сказал Джулио. – Хочу, чтобы мои дети были счастливы и у них в жизни все складывалось. Но я же вижу, что они идут не туда, и ничего не могу с этим поделать! Все, чего я хочу, – это уберечь их от беды.

Брунетти всем сердцем желал того же.

– А что не так с ее парнем? – спросил он и осекся.

Невысокий лысый мужчина подошел к их столику и поздоровался с Джулио. Тот встал, пожал ему руку, поблагодарил за то, что так быстро приехал. По крайней мере, так Брунетти истолковал их беседу, потому что оба говорили на неаполитанском наречии, которое для него звучало почти как суахили.

Минуту спустя незнакомец повернулся и посмотрел на Брунетти, который тоже встал и поздоровался с ним за руку. Взгляд мужчины пробежал по нему сверху донизу, потом переместился за спину комиссара. Тот в замешательстве замер, будто при появлении внезапной опасности.

Уже по-итальянски, хотя и с изрядной долей звуков «ш», произнося «г» вместо «к» и откусывая окончание слов, будто головы у предателей, незнакомец попросил Брунетти не волноваться – мол, он всего лишь хочет взглянуть на его спину. Опираясь рукой на столик, он встал на одно колено, и только тогда комиссара осенило: это, наверное, и есть тот самый Джино! Догадка подтвердилась, когда мужчина вдруг резко одернул правую штанину его брюк.

Кивая и что-то бормоча себе под нос, Джино встал, протянул Брунетти руку для рукопожатия и сказал, что к полудню все будет готово.

– Но я не могу принять… – начал Брунетти.

– Ты сам за него заплатишь, – улыбнулся Джулио. – И твоя совесть будет спокойна. Джино отдаст тебе костюм по себестоимости; обещаю, сверху тебе платить не придется.

Он посмотрел на Джино. Тот улыбнулся, кивнул и вскинул обе руки в знак того, что ни о чем таком и не помышляет. Прежде чем к Брунетти вернулся дар речи, Джулио добавил:

– Ты меня опозоришь, если откажешься.

Джино сделал трагическое лицо, и Джулио спросил:

– Договорились?

Джулио, хотя и был юристом, никогда не лгал, по крайней мере друзьям. Брунетти кивнул. Он наведался в мастерскую Джино следующим вечером. В общем, так у него появился костюм «от Джулио»…

Паола выдвинула ящичек и взяла шарф, чтобы было что накинуть на плечи. На улице она, конечно же, будет в пальто, но дома у родителей придется его снять, а кто знает, как поведет себя отопительная система в здании, которому уже восемь столетий?

Брунетти снял костюм и повесил его в шкаф, надел свежую рубашку, затем взял с вешалки брюки – разумеется, «от Джулио» – и надел их. Он выбрал красный галстук: а почему бы и нет? Скользнув руками в рукава пиджака, Брунетти испытал едва ли не чувственное удовольствие. Он поправил лацканы, несколько раз повел плечами, добиваясь идеальной посадки… И только потом посмотрел на себя в большое зеркало. Костюм обошелся ему в восемьсот с лишним евро, и только Господу известно, сколько платят Джино его клиенты. Портной не выдал ему квитанции, и Брунетти ее не попросил. «Моя совесть спокойна», – сказал он себе и улыбнулся.