Край земли-2. Огонь и пепел - [19]

– Чего только не придумают, – проворчал Андрей. – Долбаные взрослые…

* * *

– Только не надо этих ваших зубастых американских улыбок, – проворчал Михаил. – Не вздумайте им улыбаться. Сделаете только хуже.

– Странные вы, русские, – вздохнул Карл, пристально глядя вперед, на троицу людей вдали, к которым они с каждым шагом приближались. – Угрюмые. Не любите улыбаться, и когда кто-то улыбается вам…

– Мы улыбаемся, Карл. И делаем это чаще, чем ты думаешь. Мы любим улыбаться. Любим шутить. И любим, когда нам улыбаются. Но нам столько лгали… Лгали соседи, союзники, партнеры и, конечно же, враги… Нарушались международные договоры, пакты о ненападении, гарантии не расширения военных альянсов… Потом нам лгали о нашей истории. Сказали, что наша история нам лгала. Наши нервы испытывали на прочность своей ложью проповедники, реформаторы, информаторы, агитаторы, кураторы, дикторы и наши собственные власти. Улыбка для нас, Карл, – это особый уровень взаимного доверия. Она очень редко надевается на лицо, в качестве маски. Гораздо чаще она бывает искренней. Но ведь искренность надо как-то заслужить, не так ли? И в нашем понимании, если незнакомец тебе улыбается, то, скорее всего, он задумал какую-то пакость. Хочет обмануть. Так что не вздумайте им улыбаться. Будет только хуже.

– Неужели все так плохо, Майкл? Улыбка незнакомца – признак агрессии для вас?

– Нет. Я вам приоткрываю секреты менталитета. В магазинах нам улыбались продавцы, а мы улыбались им. Как правило. И это не было агрессией. Вот скажите, если бы где-то в США я уступил сидячее место в общественном транспорте женщине, она подала бы на меня в суд за дискриминацию по половому признаку?

Шериф засмеялся:

– Теоретически могла бы. Но поверьте, такой глупостью мало кто занимался.

– Вот видите. А у нас ходил такой стереотип о вас. Будто ни в коем случае нельзя женщине уступать место. А из элементарной вежливости открыть перед ней дверь, это вообще сексуальное домогательство. Но это не было обыденной нормой у вас. Так и мы. Конечно, мы улыбались и улыбаемся. Но чаще, мы улыбаемся тем, кого знаем и кому доверяем. И так же нам предпочтительны улыбки от них, а не от неизвестного нам парня, сидящего напротив, глазеющего на нас и неизвестно от чего скалящего зубы.

– Я понял, Майкл. Это как с чаевыми. Вот, казалось бы, ты пообедал в ресторане, и хочешь официанту сделать приятное. Оставляешь чаевые. У нас вообще так принято. Но если ты это сделаешь в Японии, то официант решит, что ты его оскорбляешь. Верно?

– Да, – кивнул Михаил. – Я был в Японии. Ездил на международный семинар по сейсмологии и вулканологии. Меня там первым делом предупредили, что в гостинице, в которой я жил, нельзя давать чаевых. Я даже слышал историю об одном своем коллеге из Калифорнии, за которым официант из ресторана этой гостиницы гнался почти целый квартал в Токио, чтоб вернуть тому деньги.

– Поразительно, насколько разные люди населяли этот мир, – вздохнул шериф.

– Не люди разные, на мой взгляд. Я много общался с иностранцами по долгу своей работы и поражался не разности, а как раз наоборот. Тому, насколько легко можно найти общий язык и ощутить родство между различными представителями человеческой расы. А вот культурные особенности разные. Да. Разные и интересные. И их всегда следовало учитывать. И друга из Индии, с которым вы великолепно ладите, лучше не водить в ресторан, где подают говяжьи стейки.

– У нашего доктора родители были из Индии. Но стейки он любит до сих пор, хотя о говядине мы давно не слышали, – улыбнулся Карл.

– Он же вырос в Америке. В другой культурной среде. Вон, кореец Александр Цой. И он – русский. Потому что родился и вырос здесь. В другой культурной среде, которая и сформировала его как личность. И ничего плохого в этом нет. Люди похожи настолько же, насколько они разные… Особо занятно это наблюдать в употреблении идиоматических выражений. Раньше, когда Оливия еще плохо говорила по-русски, мы чаще общались на вашем языке. И она иногда говорила странную фразу: «Пахнет крысой». Меня это, признаться, долго ставило в тупик. Я принюхивался и все искал этот запах. А Оля, оказывается, говорила о том, что подозревает что-то нехорошее. Какой-то подвох. Сейчас она об этом уже и не помнит, наверное.

Шериф рассмеялся:

– То есть, занимаясь поисками крысы и ее запаха, ты стегал дохлую лошадь?![11]

– Именно!

Теперь они смеялись вместе.

– Да, Майкл, после всего, что ты рассказал, я вдруг задумался, насколько удивительный мир взаимных открытий перед нами раскрылся бы, если б люди занимались улучшением понимания друг друга. Это как лететь на звездолете «Энтерпрайз» по галактике и исследовать ее. Не разрушать то, что трудно понять.

– Да, если бы мир мог быть чуточку лучше и разумнее, то все вместе мы могли бы построить этот звездолет.

– И нашлось бы на нем место всем. И Кирку, и Чехову, и Сулу, и Споку, и Ухуре, и Скотти…[12] – кивнул с грустью Карл.

– Мы приближаемся, – строго сказал Джонсон. – Все помнят, кто и как должен стоять? Я не хочу сейчас устраивать шоу, расставляя вас по назначенным местам, как фигурки на шахматной доске.