Красный Яр. Это моя земля - [66]

Какая покладистая собака. Другая бы, наверное, орала.

Кай

Рулить одному на мостике мне не впервой.

Помню длинный перегон борта в южных морях. Шли вахтами по четыре часа. Мне досталась вахта с 00:00 до 04:00. В тех широтах ночи чер-р-рные, звезды яркие, а луны в ту ночь и вовсе не было.

При передаче вахты я получил курс и расстояние. Моя задача — держать скорость и курс. Еле заметная днем подсветка компаса — яркий прожектор во тьме. Через десять минут глаза режет, как свет медицинских ламп.

Решение: выбираю звезду строго по курсу и натягиваю бейсболку на полусферу компаса.

Результат: чувствую себя средневековым мореплавателем. Только гул дизеля, а не скрип и полошение паруса, выдает современную цивилизацию.

Морское и воздушное передвижение называется плаванием, поскольку работают схожие законы физики. Крыло самолета, парус на мачте, лопасть у винта создают подъемную силу по одинаковым правилам и в воздухе, и в воде. Магия — разница между давлением на поверхность крыла или паруса с разных сторон — определяет скорость, полет, высоту. Полное впечатление космической одиссеи, и нет разницы в цвете между небом и водой.

Вот и моя сопка, она сильно выделяется среди подруг. Наверняка поморы использовали ее как ориентир, как маяк. Чувствую себя продолжателем традиций мореходов. Пост принял!

Герда

Хочется пить. У Урсы потускнели шерсть и взгляд. Если оттянуть шкуру вверх, шкура так и топорщится — ткани потеряли воду, а с ней — эластичность. Собачий нос потрескался от солнца, а мой — облупился и чешется, и я скребу, отрываю от него шелуху, а после долго-долго рассматриваю белую кожу под черными грязными ногтями. Поезд размеренно шатает на рельсах, мы словно в крошечной колыбели. Нас укачивает. Мы в полудреме.

Вагон вздрагивает, я сонно разжимаю руки, Урса выскальзывает. Мешком валится на рельсы. Взвизгивает. Я мгновенно, взрывно просыпаюсь, подхватываюсь, тем временем сука приходит в себя. Отряхивается, снова взвизгивает (ударилась) и, умоляюще глядя на меня, скрывается за горизонтом. Я холодею. Медленно поворачиваюсь животом к вагону и, потея и скользя, срываюсь вниз на рельсы. Хорошо, что скорость у поезда небольшая — Город.

Прихрамывая, иду к мосту. Урсы нет. Я кричу — и голоса тоже нет, из-за обезвоживания я осипла.

— Урса!

Никто не слышит. Есть только солнце, пустота, тишина и железнодорожная насыпь. Я обессиленно оглядываюсь по сторонам. Куда она могла пойти?

Мой сенсей учил, что принимать решения и наносить удары надо так же, как стрелять из лука: сосредоточиваться на цели, выбирать направление, прилагать усилие, натягивая тетиву. А когда тетива отпущена и стрела летит, от молитв мало что зависит. Поэтому держать стрелу мысленно, переживать за полет — терять силы и время. Если не попал в цель, бери вторую стрелу. Или иди за первой — в поход за тридевять земель. Если выберешь поход, возможны варианты. Царевна-лягушка или Пряничный домик — тут уж как повезет.

Озираюсь, ежусь, чешу глаза.

— Не три, — раздается голос позади меня. — Будешь тереть — будут больше чесаться.

Моя реакция на стресс безупречна. Я не вздрагиваю. Медленно опускаю руки. Предметы становятся резче, я ищу глазами палку, острый предмет, камень и размышляю, где должна быть у обладателя голоса голова. Какой у него рост. И как быстро я развернусь, чтобы ударить его лбом в переносицу.

На полтора метра ниже уровня голоса раздается другой голос — собачий. Это Урса.

Нервы не выдерживают. Я разворачиваюсь на сто восемьдесят, напрягая пресс и подбросив к подбородку кулаки для защиты.

Я вижу шлем мотоциклиста (черт, удар в переносицу отменяется), мотоцикл, поводок, Урсу — морда в крови, кровь из уха, но уже загустела, и ее немного. Я понимаю, что мотоциклист сбил ее, сбил не насмерть. Она живая, я живая, он живой. Но не понимаю, не могу определить уровень опасности. Этот человек… с ним патологически спокойно. Как так?

— Ты без маски, — он дотрагивается до шлема в районе рта, а потом протягивает руку к моей марлевой повязке. Я отшатываюсь. — А здесь, — разводит руки в перчатках, — карбид… Надышишься, выпьешь воды — и…

Я молчу. Осматриваю его сверху вниз. Он в мотоциклетной защите, от шлема до накладок на голени. Начищен, ладно скроен, солнце отражается в чешуе. Нанопокрытие, зуб даю. Только так можно ездить и не пылить.

Урса поскуливает, она не ходок. Упасть с поезда, а после — под мотоцикл. Нормальный такой день.

Мотоциклист протягивает мне второй шлем.

— Поехали?

Я откашливаюсь.

— Куда?

— Туда, где можно затеряться в толпе.

— Слушай, — говорю, поражаясь, насколько я сделалась эмоционально ровной, спокойной рядом с ним, — почему я?

Пожимает плечами.

— У тебя лицо такое, знаешь…

И, не снимая шлема, качает круглой зеркальной головой.

— Или едешь, или нет.

Я беру шлем у него из рук. Надеваю, взбираюсь на мотоцикл. Он приматывает ко мне собаку ремнями вдоль и поперек. Садится впереди, жмет на газ. Наш ковчег, взревев, выстреливает в неизвестность.

Ленский

Захожу в кают-компанию, слышу собачье рычание. Рукой нащупываю кобуру — рычание переходит в лай.

— Знает, что такое оружие? — спрашиваю негромким примирительным голосом. Вдруг она бешеная, не хочется драк.