Красный Яр. Это моя земля - [65]

Урса вернулась, сделав свои дела, ткнулась мордой в лицо, обошла меня и завалилась сбоку, как куль. И от этого толкающего грузного движения мне вдруг вспомнились наши с Роем завтраки перед камином. Я наваливала в огромную миску зелень, куски лосося, каперсы. Наливала кунжутное масло и соевый соус. Наполняла бокал красным вином. А Рой, всегда счастливый, всегда готовый разделить любое дело или отдых, любое чаепитие или трапезу, так же грузно наваливался сбоку. Мы слушали хруст камина и хруст салата. И Рою тоже перепадало чем-нибудь похрустеть.

Хруст воспоминаний в голове пропал. Возник топот шагов, хлопок открывающейся двери, звуки выстрелов. Крики Роя. Он кричал, и пули разрывали его. Кричали дети. Кровь взрывалась красной россыпью и опадала каплями на страницы открытых книг. Мы не слушали радио. Не смотрели телевизор. Мы не знали о чрезвычайном положении.

Мы не знали.

Я расплакалась.

Урса подняла свою собачью башку и посмотрела на меня долгим взглядом.

Кай

От Паши-моториста я узнал, что Ленский — боевой капитан, но из-за конфликта с адмиралом его списали на берег и уволили со службы.

Прошло время, и Евгению позволили возглавить буксир. Его друзья и однокурсники ходили на сейнерах, крузаках, боевых бортах. Капитан сопровождал их к пирсу — они приветствовали его гудками. Они были командирами — и он остался командиром. Боевого по духу буксира с маленьким преданным экипажем. И его совершенно не вдохновляла перспектива оказаться в распоряжении какого-то там штаба.

Когда я зашел на мостик, Ленский сидел, ссутулившись. Он не двигался. Я открыл было рот, чтобы его окликнуть, но вдруг смутился и замер, перестал двигаться вместе с ним. Он держал на коленях раскрытую книгу, в книге что-то виднелось. Он взял это что-то, как в замедленной съемке, поднес к лицу и сделал глубокий вдох. Выдох. Ссутулился еще больше. Мой язык высох, слипся во рту. Я увидел, что у Ленского дрожат руки, и решил было смыться, но неудачно открыл дверь, раздался резкий скрип… Кэп вздрогнул, будто под током. Потом еще раз вздрогнул, повернулся ко мне. Книга упала. В руках у Кэпа остался оранжевый шкотик. Мы на таких учились вязать морские узлы.

Вот же я вляпался, черт! Ленский подобрался, ноздри раздулись, как у быка на корриде, лицо налилось краской.

— Шпионишь, щенок? — взревел он, и от децибел у меня заложило уши. — Отвечай!

Я еле отлепил язык, сглотнул и замямлил:

— Товарищ капитан, разрешите доложить!

— Ну?

— В кают-компании — дама с собачкой.

— Дама?.. Какого… Ядрена-матрена! Откуда?

— Видимо, спряталась, пока мы были в хозяйственном ангаре.

— Р-р-разберемся, — Ленского как будто отпустило, он выпрямился и вернул себе капитанскую стать. — Принимай управление. Помнишь, чему учил? Держи курс ровно на остров.

— Есть!

Страшно любопытно, что происходит на нижней палубе. Но восторг капитанского мостика — сильнее. На буксире есть два джойстика ВРК — винтовые рулевые колонки. Кто рулил на воде, тот знает: суда в управлении ВРК о-о-очень инертны. Отклик на действия происходит с большой задержкой. Чтобы держать курс на остров, не рыскать носом, требуются микродвижения. Я сосредоточился.

Герда

На четвереньках, обмирая от ужаса, я подползла к переставшему танцевать человеку. Урса, пошатываясь, потянулась к его лицу мордой, раздула ноздри, отрывисто, маленькими порциями втянула в себя воздух, сморщилась и чихнула. Белая пыль взвилась с лица, остекленевшие глаза обнажились и уставились в небо. Я дотронулась до человека. Холодный. Твердый. Из карманов его жилета торчат бинты и жгуты. Перекатила тело на бок, потом на другой, сняла жилет. Мертвец хрустел, как будто его набили крахмалом. Перекатывая его, я успокоилась — в детстве мне нравился такой снежный хруст. Надела жилет, раскатала бинт, свернула в повязку, сделала тесемки. Нацепила себе на уши.

Урса дремала поблизости. Конечно, марля — не так чтобы фильтр, но бинт помог, запах гниения поутих.

«Стереотип однозначен, он делит мир на две категории: знакомое и незнакомое. Знакомое становится синонимом хорошего, а незнакомое — синонимом плохого. Стереотипы выделяют объекты так, что слегка знакомое видится как очень знакомое, а малознакомое воспринимается как остро враждебное». Не помню, кто это сказал.

Когда весь мир незнакомый и оставаться на полигоне — означало задохнуться от вони, мы выбрали движение туда, не знаю куда. При таком движении бояться бесполезно, потому что опасность распределена равномерно. Поэтому, когда у горизонта, куда уходили рельсы, загрохотал колесами набирающий скорость поезд, мы тут же вскочили и быстро помчались вниз. Хотя мозг вспоминал хозяина Урсы и умолял меня остановиться и затаиться.

Движение увлекает, в движении жить легче. Мы мчались гигантскими шагами. Я не успевала за Урсой. Она тянула поводок, размахивала хвостом и светила белками выпученных глаз.

Старый пассажирский поезд, пятнистый из-за облезшей краски, небыстро ехал в сторону Коммунального моста. У сошедшего с рельсов вагона машинист притормозил, и локомотив замедлился, неровно стуча колесами и подволакивая хвост.

Я подождала и, как только хвост поезда проехал мимо, помчалась по рельсам за ним. Скользкими от пота руками сгребла Урсу, оторвала от земли. Сука обмякла, я затолкала ее на площадку вагона, вскарабкалась сама. Едем.