Красный Яр. Это моя земля - [68]

— Видишь, братва грузит коробки?

— Да.

— Пока они здесь — на борту никого. Спрячешься там. Экипаж тебя не обнаружит, пока не отчалят.

— Э?..

— Давай, не тупи.

Похлопал по плечу, оттолкнул и скрылся за углом. Я — за ним, но он исчез.

Ленский

Я забыл, как спать.

Как только закрывал глаза, видел узоры свитера и розовые пятнышки кожи между белой шерстью нитей.

— Дэн, кто это?

— Забудь!

— Познакомь!

— Не могу, брат.

— Почему?

— Батя убьет.

Значит, я сам. Что за секреты, блин?

Я встретил ее в дровнице, куда отправился за топливом для сауны. Если страсть хоть раз в жизни швыряла вас в объятия незнакомого человека, значит, нам есть о чем помолчать.

Я не увидел ее, но почуял звериным чутьем. Настиг, набросился, бесконтрольно, безбашенно, безумно… Она вскинула руки, обняла за щеки, остро вонзила ногти в челюсть, вмиг сделалась жаркой, жадной. Мне казалось, что у нее не две руки, а гораздо больше. Я ощущал ее пальцы во рту, в голове, на плечах.

Я потерял границы. В мире, где не отличить альфы от омеги. В мире, где все переплелось между землей и небом. Прислонившись к стене, я держал ее. Она и не рвалась, только вертела головой.

— Я хочу быть с тобой, — пропел я ей на ухо хит «Наутилуса».

Выскользнула из объятий, по-змеиному потянулась, сняла с гвоздя бухту с оранжевым тросом, взяла топорик. Отрубила от бухты пару шкотиков, ловко сплела петли. Взяла мою руку, обмотала запястье фенечкой. Вторую смастерила на своей руке.

— Связанные одной целью, — продолжила на другой мотив и улыбнулась.

Однако, пора возвращаться. Она льнет на секунду, прикусывает мою губу, отпускает и мчит в дом. Я нагружаюсь поленьями и топаю в баню к парням.

Чаю попить не удалось. В уютное пыхтенье самовара ворвался резкий звук. Мы вскочили, голые, распаренные, бросились к выходу — дверь почти сорвало с петель. В проеме стоял побагровевший, шумно дышащий адмирал. Медленно, по очереди вгляделся в наши лица. Посмотрел на меня. Опустил взгляд на запястье. Зарычал и вышел, разбрасывая ногами снег.

Герда

— Борт?

— «Могучий».

— Пятый и шестой ящик. Борт?

— «Ведущий».

— Двенадцать, восемнадцать. Борт?

— «Ведущий».

— Девятнадцать, двадцать. Борт?

— «Могучий».

— Семь, восемь. Борт?

Я замешкалась.

— Борт?

У кого там номера меньше?

— Вы там заснули, что ли?

— «Могучий»!

— О, наконец, прорвало. Девять, десять. Борт?

Я неровным шагом спешу к «Могучему», на стыках бетонных плит ящики подбрасывает. Передо мной экипаж — замешкались парни, в их коробках копается патруль.

— …Поступаете в распоряжение штаба!

Нормальный такой поворот. Поверну-ка и я.

Кай

Барышню с питомцем Паша проводил на нос буксира, к Ленскому, но сам не ушел. Стоит, смотрит. Девушка что-то умоляюще говорит, слов не разобрать. Пес жмется к ноге. Евгений чеканит слог, но смотрит не на нее, а мимо. И странно, ведь Ленский всем и всегда — только в глаза.

— Женщина на борту — исключено!

Ее шепот.

— Исключено! — он повышает голос. — Отсюда до Города доберетесь вдоль берега за полчаса.

— У меня нет маски! — повышает голос и она. — Нельзя без маски!

— Не придумывайте!

— Да! Там везде мусор!

— Не придумывайте! Сказал: исключено!

И она вдруг вытягивается, выпрямляется вся. Вздергивает облупленный нос, поджимает губы. И собака тоже вся осанится, мол, на эшафот, значит, на эшафот.

Приближаемся к берегу. Евгений становится к управлению. А я погнал помогать Пашке с трапом. У нас своеобразный трап. Балансир. Узкий, скрипучий, прогибающийся. Нескольких сколоченных досок без поручня недостаточно для устойчивости ни по ширине, ни по толщине. Помню, долго учился ходить по нему. А со временем приспособился даже с поклажей.

Мягко упираемся в песчаное дно. Скидываем трап. Первой на него становится собака, сбегает под силой тяжести вниз. Девушка медлит, смотрит на Кэпа. А он на нее — нет. Вздохнула, натянулась и пошла.

Герда

Тяну на поводке Урсу. Ощущаю себя шестнадцатилетней. Вытолкали взашей из теплого дома. Без документов и карманных денег. Мол, притащила почти в подоле? На мать родную наплевала? Иди и живи со своим щенком.

И я пошла. Дневала с бомжами, сдавала тряпки, жестянки, ночевала у подружки на даче. Оформила утерю паспорта — пришла в банк платить штраф с бутылкой из-под шампанского, полной металлических монет. Меня сначала не поняли:

— На паперти, что ли, стояла?

— Ну… почти.

С новым паспортом устроилась на работу в «Котокафе». А потом в библиотеку. Так и выросли. С людьми и кошками. И с книгами. А потом…

А теперь этот… Евгений Ленский. Да что он знает о жизни? Бритый, холеный! Да пошел он!

— Думаешь, я не видела, как он на меня пялился? — говорю во весь голос Урсе. — Думаешь, не видела? Все я видела! Ур-р-род! Пошли, Урса!

И мы пошли. Так хотелось обернуться и показать средний палец! Так хотелось! Но вместо пальца я поскакала вприпрыжку, и от этого стало смешно и дурно.

— Урса! — вдруг сказал вокруг нас воздух. И моя собака споткнулась, ударившись мордой о щебень. — Урса!

Меня исказила судорога, я заозиралась. Патрульные, что проверяли коробки на «Могучем», двигались прямо на нас. Верхнюю губу Урсы собрало в гармонь. Я всмотрелась им в лица — лица! — белые глаза, театральный грим, потеки.