Красный Яр. Это моя земля - [50]

Я увидела его невесту на пьедестале, она стояла вся рыжая и величественная. В честь праздника на ней сделали огромное количество коклюшек. Усыпали голову гигантскими шарами, отчего голова стала тяжелая, постоянно валилась на бок, и ее приматывали к специальным приспособлениям в стене.

Невеста стояла босая, у пьедестала кипела магма. Магма вспучивалась и опадала, вспучивалась и опадала. И в какой-то момент, когда священник сказал… что он там обычно говорит, она шагнула в кипящую магму обнаженными, прекрасными своими ногами.

И мир померк.

Меня скрючила жгущая боль. Боль, при которой нельзя кричать в голос. Боль, при которой нельзя бледнеть, краснеть, открывать рот. Я ведь… Она ведь просила меня перед свадьбой: «Милая, я не выдержу, возьми на себя хотя бы чуть-чуть».

Я сгоряча взяла половину, я была неопытной и решила: подумаешь, ожог. И теперь погибала, вынужденная стоять как вкопанная, с глазами по пятаку. Стоять и думать: о боже, все. Это конец! Конец!

Она замерла по щиколотку в кипящей магме. Она кричала беззвучно, а Цыпа рвал ее кожу, срывал с нее платье, и его мама ему помогала, и у них обоих слюна текла по подбородку. А невеста стояла — обнаженная, белая-белая и босая. И я стояла — белая-белая и босая — и испытывала ровно половину той боли, которую сгоряча, в порыве неизвестной мне страсти решила взять на себя.

А потом он яростно, жадно проник в нее, в каждую клетку, в каждую каплю воды! Он терзал ее, покрывал слюной! Ломал ей кости, крошил камни. А вы говорите, пробковое дерево! А вы говорите, джутовые веревки.

После свадьбы меня швыряло по всему миру, как колючки чертополоха. И тогда я убежала в лес и убила кабаргу. Гналась за ним, метаясь по скалам порывистым ветром. Настигла. Вонзила клыки в область шеи. И кровь его, быстрая кровь, текла по его шкуре и моему подбородку. В этом мире живых — две кабарги и я. Остальные мертвы.

Из шкуры я сделала одеяло. Из зуба — мундштук для флейты. Когда флейта зазвучала над Тайгой, между Землей и Небом открылась Дверь, но пройти в нее я не успела. Цыпа увидел флейту и сломал. Раскрошил зуб кабарги своими зубами.

«Только я буду скрести Землю и жевать Небо, — сказал он, и слова его отозвались в голове громом. — Ты не будешь».

Надо ли говорить, что от клейма я отказалась. Но наша помолвка уже состоялась, и отступать было некуда. Маменька моего мужа, люто меня ненавидя, отвратительно презирая, благословила нас на свадьбу без гостей. Надо ли говорить, что я так и осталась девственницей.

А его жена… Я смотрела на ее клеймо, когда снимала с него, заживающего, куски кедровой коры. Я смотрела на ее медную шерсть. И на то, как она беременела в каждой клетке, в каждой капле воды. На роды она звала меня, но меня не пустили. Нам запретили общаться, потому что меня принудительно сделали неприкасаемой, а она приняла силу рода и понесла ее дальше, беречь и преумножать.

Поэтому я удивилась, когда в начале лета она пришла ко мне и подумала:

— Ты меня любишь?

— Конечно, — промолчала я. Людям здесь нельзя говорить.

— Хотя, может, и нет, — решила я. Как можно любить жену моего мужа?

— Убей для меня кабаргу.

Она стояла и смотрела на меня в рассветном солнце, в закатном солнце. А я — смотрела на нее и думала о том, что только песня кедровой флейты-кабарги делает кровь быстрой и горячей, открывает Дверь. Так мы стояли друг напротив друга много дней и ночей. А потом я побежала. Я нашла кабаргу по следу и гналась за ним, метаясь по скалам. Настигла. Вонзила клыки в шею. И быстрая кровь текла по его горлу и моему. Из зуба я сделала мундштук для флейты. А из кедра — корпус. Принесла флейту жене моего мужа и подумала:

— Играй.

И она заиграла.

Звук проник в ее камни и стал кровью. Сердце забилось. Дверь открылась. Она шагнула за Порог, и я увидела золотую земную осень, огненную, как шерсть избранных. Я увидела, как жена моего мужа идет по Земле, не оборачиваясь, не замедляясь. Я разозлилась. И через Дверь метнула в нее второй зуб кабарги. Зуб попал ей в живое — не каменное — сердце. Она упала. Дверь закрылась. Я забилась в кедровую скорлупу и затихла.

Выпал снег. Избранные дети выросли и окаменели. Никому не досталась флейта — ее унесла за Дверь жена моего мужа.

Цыпа приходил ко мне каждую округлевшую луну. Я лежала в скорлупе эмбрионом и молчала. Скоро у Цыпы день рождения, и мамочка подарит ему школу… Но кто приведет туда новых детей? Ведь у Цыпы больше нет рожающих жен.

«Только я буду скрести Землю и жевать Небо, — говорит он, и слова отзываются в голове громом. — Ты не будешь».

В этом мире живых — я одна. Остальные мертвы. Зуб кабарги я спрятала в горшок с растением. Вы узнаете лепестки по правилу Фибоначчи.

— Погода меняется… Ну и гремит… Может, по домам?

— К Воробушкам дойдем.

— Что гонит с тропы пигалиц этих?

— Пасха скоро… Вернусь — пойду в Батон… Творог там… изюм… лук… Черт, как гремит!.. Что?..

— Какой чокнутой, говорю, надо быть, чтобы сойти с тропы!

— А… Ну как — чокнутой. Моя жена тоже однажды сошла с тропы. Я ее искал… Так и познакомились. Потом рассказывала: во сне видела что-то… Мол, если пройдешь испытание, станешь Царицей камней и будешь рожать горы.