Красный Яр. Это моя земля - [39]
Сибирским Пипцом, точнее его отсутствием, красноярцы обязаны Комбайну, огромному и невозможно мудреному аппарату, тикающему, жикающему и пыхтящему в недрах Секретного НИИ, Секретки. Ни что НИИ делает, ни что НИИ изучает, широкой общественности неведомо, да и нам незачем.
Принцип работы Комбайна сотрудники Секретки и сами до конца не поняли. Разобрались, что если в Комбайнову пасть засунуть сверхмощный источник энергии, то агрегат управляет воздушными массами и немножко временными слоями. В начале двадцатого века на берег Тунгуски ухнул метеорит и очень сгодился для топки Комбайна.
Агрегат достался Заумному сообществу в наследство от аринцев, исконных хозяев Красноярья. Аринцам повезло меньше, чем Комбайну — они освоения Сибири не пережили, последний сгинул еще в девятнадцатом веке. С ним сгинули и чертежи аппарата. Поэтому и базовые настройки Комбайна изменить не получается — так и мучаемся с ледяными зимами да перепадами температур в восемьдесят градусов. Странный народ, эти аринцы.
Между тем топливо на исходе — от метеорита одна пыль осталась, а чем еще топить Комбайн, черт его знает. Пробовали соляркой, плутонием, даже дистиллятом на клопах. Тарахтит, чихает, работать — ни в какую. Из-за неполадок в Комбайне климат в Сибири уже пошатнулся: жара стоит несусветная, тайга горит, Красноярск на все лето дымом накрыло. Рецепт топлива стал жизненно необходим, иначе саблезубые казаки, коровы в реке — ну мы помним.
Методистка секции физических мудростей Алиса Пушкина, недавно переведенная в Секретку из суздальского отделения, все лето просидела в Архиве, заработала острую аллергию на Пыль Веков и заведующую архивом Мозгалевскую, но отыскала следы аринской инженерной мысли. По всему выходило, что аринцы знания про Комбайн оформили в балладу, но от слова до слова ее никто не помнил, только фрагментами. Чудом (не научным, обычным!) сохранился единственный экземпляр полного текста. Конечно, в юдинской библиотеке — той самой, что российская империя по скудости средств у купца выкупить не смогла. В 1907 году пять товарных вагонов с книгами и рукописями отбыли в Вашингтон. Среди них и аринская баллада «о Солнцах, большой реке и шумной горе». В «шумной горе» Алиса и распознала Комбайн.
Пришлось Пушкиной пилить в Вашингтон, в самую что ни на есть Библиотеку Конгресса, в Славянский отдел, который из юдинской коллекции и вырос. «О как, — взгрустнулось Алисе, — а могло бы у нас храниться, столько-то уникального…» Не повторяйте ошибок империи, не жалейте денег на хорошие книжки.
Расшифровать балладу про Комбайн Алисе не удалось. Аринский язык вышел из употребления еще до того, как почил последний аринец. Что ж за напасть с этими аринцами, вот народ непрактичный. Как ни бились Арина с ненавистной Мозгалевской над рукописью, а фигня выходит. То ли кошачьи хвосты сушить, то ли девясил молоть, то ли ил со дна Енисея на березовых бруньках настаивать — ни на шаг к рецепту Комбайнова топлива не приблизились. Тогда и вспомнили про Городничего.
Селен Зеледеич в штате НИИ значился как дух-хранитель города Почти Четвертого разряда. За каждые сто лет — по разряду. До полноценного четвертого всего девять лет осталось — по историческим меркам — чихнуть. Селен завелся в казачьем остроге у самого Дубенского — мелким хозяйством заведовал, в амбарах шалил. Самовыдвиженец, его даже командировать не пришлось. За Красноярск душой болеет, не то что варяги всякие. Ну и назначили. Кто ж, если не он, аринский язык помнить будет?
Как всякому справному хранителю, Селену в Секретке вольную дали: работай на местах, график ненормированный, в НИИ появляйся по нужде с докладами. А просто так нечего в конторе штаны просиживать. Кому Городничий занадобится — сами найдут.
В «Ниве» Селена не оказалось. Не оказалось и «Нивы» — кафетерий закрыли год назад. Алиса растерянно топталась у входа в магазин пуховиков: ни болтливых стариков, ни кофейного напитка на розлив. Селен, очевидно, пропал.
Черное небо
Горит лес. От Ангары до Байкала горит — им все нипочем. Город накрыло, белый дым плотно в груди оседает, но не бегут, домов не бросают.
Все разрушили, ничего не хранят. А мне воли нет отмстить — Старый держит за горло. Вцепился репеем, пока живой — не отпустит. Мне бы с силой собраться, ярмо его гнусавое сбросить.
Пришли с Севера. За землями, за зверем. Пришли, силой взяли. Кого не убили, того с вековых мест выгнали. Баб забрали, кровь разбавили. В сто лет от чистого племени ни души не осталось. Слезами обливался, терпел, дело мое — мир хранить. А как последнего схоронили, взвыл из груди. Выл так, что тайга полегла на сто верст. Думал, с воем и сам выйду, чтобы не было. Не вышел. Упустил свой народ, дал с лица Енисейской земли стереть. Теперь вечно свой позор стирать буду.
Головы их собирал, глаза вырезал и волкам скармливал. Не одолел. Целый берег спалил — с лошадьми, людьми и пушными обозами. Видел, как углятся, кукожатся тела, как занимаются сухие пышные шкуры, как уходят под лед бегущие в ночь голые бабы с детьми малыми. Не помогло. Не полегчало.
Старик, пыль запечная, уши мне воском заливает, глаза тряпьем благодатным затягивает: не губи, сохрани, не по своей воле они, по безумию.
Я опубликовал 80% этой книги в виде газетных и журнальных статей, начиная с 1995-го года, но низкая информированность любителей собак заставила меня и представителя предприятия ROYAL CANIN на Украине опубликовать материал в виде книги. Мы очень надеемся, что в нашей стране отношение к животным приобретёт гуманные, цивилизованные формы, надеемся также, что эта книга сделает наше общество немного лучше.Многое, касающееся конкретных приёмов работы, в предлагаемых публикациях обсуждалось с замечательным практиком — умелым воспитателем собак, Заповитряным Игорем Станиславовичем.
Сборник посвящён Тысячелетию Суздаля. Семь авторов, каждый из которых творит в своём жанре, живёт в своём ритме, создали двадцать один рассказ: сказка, мистика, фентези, драма, путевые заметки, компанейские байки. Выбери свою историю — прикоснись к Владимиро-Суздальской земле.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).